1 С.Кропачев Большой террор на Кубани

200-ЛЕТИЮ г. КРАСНОДАРА И 43 КУБАНСКИХ СТАНИЦ С. КРОПАЧЕВ

БОЛЬШОЙ ТЕРРОР НА КУБАНИ

Драматические страницы истории края 30—40-х годов

Краснодар, 1993

Печатается по решению Правлений Краснодарского городского добровольного историко-просветительского общества «Мемориал» и Краснодарской городской Ассоциации жертв незаконных политических репрессий.

Кропачев С. Большой террор на Кубани. Драматические страницы истории края 30—40-х годов. Краснодар, 1993.

В брошюре рассказывается о сложных, драматических страницах истории Краснодарского края 30—40-х годов. Адресована краеведам, историкам, широкому кругу читателей.

https://drive.google.com/file/d/0B3ShArEivPHsNy1XR011eHRXQVE/view?usp=sharing

Светлой памяти моей бабушки — Наталии Леонтьевны Татариновой, всех тех, кто прошел через голод, холод, репрессии, раскулачивание, войны, немыслимые страдания и остался Человеком, посвящаю.

Автор.

СЛОВО О КНИГЕ

Представить себе все бедствия политических репрессий чрезвычайно трудно. Но даже те материалы, которые благодаря политики гласности нам стали известны, заставляют содрагаться — каких чудовищных масштабов достигло уничтожение советских людей, официально нареченное борьбой с «врагами народа», какие изощренные методы использовались для этих целей.

Однако было бы неверно исчислять жертвы репрессий только числом расстрелянных и замученных душ. Сколько было «побочных» жертв! Упала рождаемость, люди погибали от нужды и неустроенности, страдали от духовной несвободы и невозможности заниматься делом, к которому чувствовали призвание. По-существу, репрессии были превращены в один из рычагов решения демографических, социальных и других проблем общества.

И пусть читатель не сочтет тривиальным, если скажу, что прежде всего через индивидуальные биографии репрессированных людей отчетливо просматривается судьба целого поколения, того самого, которое по праву можно назвать создателем советского государства, и только изучая дела «по вновь открывшимся обстоятельствам» в отношении репрессированных, я по-настоящему стал понимать смысл изречения: «Сколько людей — столько и судеб». Уверен, никто из тех, кто в 50-х годах впервые столкнулся с материалами о сталинских репрессиях, кто ныне с ними знакомится, никогда не избавится от чувства глубочайшего нравственного потрясения.

Но сегодня этого уже недостаточно. Необходимы не только эмоции, но и понимание сути происходившего, принятие

3

таких мф, которые бы не позволили повториться этому ужасу, всесторонняя реабилитация прямых и «побочных» жертв насилия.

В определенной мере, на наш взгляд, этому служат многочисленные художественные и публицистические произведения на темы репрессий и реабилитации жертв сталинского произвола.

Однако внимание современного читателя все более привлекают документальные материалы, которые предлагают прямой путь к истине и помогают объективно воспринять историческое прошлое.

Такие материалы представлены в настоящем издании. Кроме того, его значимость заключается в том, что в нем впервые дается анализ драматических событий, имевших место на территории края.

Сегодня многие жертвы политических репрессий 30-х— начала 50-х годов реабилитированы, память о них возвращена нынешнему и будущим поколениям. Процесс реабилитации активно продолжается на основании Законов Российской Федерации, Постановления Верховного Совета и Указов Президента России.

И органической, составной частью процесса реабилитации стала благородная и гуманная работа по подготовке и публикации материалов о фактах, масштабах и последствиях сталинского произвола в отношении кубанцев, которые содержатся в этой книге.

В. Лушпай,

председатель комиссии по реабилитации жертв политических репрессий Краснодарского краевого Совета народных депутатов.

4

ОТ АВТОРА

Память, как ты ни горька, Будь зарубкой на века. ' ,: А, Т. Твардовский.

Уважаемые читатели! В настоящей брошюре собраны статьи, рассказывающие о сложных, драматических страницах истории Краснодарского края 30—40-х годов. Большая часть из них была опубликована в 1990—1993 гг. В настоящем издании в текст внесены некоторые уточнения и дополнения Автор не претендует на полноту освещения проблем, поставленных в настоящей работе. Мы прежде всего хотели обратить внимание на недостаточную изученность истории коллективизации, массового голода начала 30-х годов, политических репрессий, Великой Отечественной войны. На необходимость во имя правды и справедливости скорейшего стирания «пятен» истории.

Выход в «свет» любого из представленных материалов был бы невозможен без существования Краснодарского городского добровольного историко-лросветительского общества «Мемориал», созданного в 1990 г. Замечательные люди, с которыми автора познакомил «Мемориал», наша совместная деятельность дали значительную часть информационного и эмоционального материала для этого скромного труда. Здесь хотелось бы с благодарностью назвать фамилии Л. М. Дань-шиной, Н. Н. Суворовой, Н. А. Баклашева, И. Г. Федоренко, В. В. Кочубея, П. Я. Рубайло, Э. П. Федяевской, В. Г. Мар-карьяна, Г. А. Алавердова, К. Г. Дмитриева и многих, многих других. Высокие идеалы, провозглашенные много лет назад, поддерживали нас все это нелегкое время и вдохновляют сегодня. Как большую радость и маленькую победу восприняли мы начало публикации списков жертв политического произвола в газете «Кубанские новости». Тем, кто остался в живых (а их только в Краснодаре состоит на учете около 300 человек), оказывается посильная моральная и материальная помощь, ведется исследовательская работа. Создана и действует Краснодарская городская Ассоциация жертв незаконных политических репрессий. Наша давняя мечта о сооружении пусть даже скромного обелиска в память о незаконно убиенных, искалеченных духовно и физически, к сожалению,

б

остается пока лишь только мечтой. Но надежда нас не покидает.

Больной проблемой для автора является состояние, в котором находятся старые кладбища. Народ, который имеет короткую память и не чтит своих почивших предков, обречен на нравственное вымирание.

Надеясь на то, что эту брошюру прочтут руководители края и города Краснодара, хотел бы задать им вопрос: бывали ли Вы на старых кладбищах? Если — да, то согласитесь со мной, что нет более печального зрелища — nqpociiiHe бурьяном могилы, разбитые памятники... Места, которые должны быть особо оберегаемыми и почитаемыми, превратились у нас в притоны, где пьют, играют в карты, сквернословят, насилуют, убивают. Так быть не должно! Необходимо привести кладбища, независимо от того, кто и когда там был похоронен, в божий вид, благоустроить, очистить от мусора. Давайте вспомним, — как относятся к могилам советских воинов, расположенным на территории ФРГ, да и в других странах. Автору приходилось бывать на кладбищах наших соотечественников в Белграде — порядок идеальный. Что касается актов вандализма, происходящих, к сожалению, по* следнее время в некоторых странах, то к этому все нормальные люди и относятся как к вандализму, а у нас подобное на каждом шагу.

И последнее. После прочтения статей может сложиться впечатление, что в новейшей истории России автор не видит ничего иного, кроме «черных пятен», смертей и репрессий. Отнюдь. Никогда не отбрасывал того положительного, что было в 20—50-х годах и в другие периоды современной истории. Более того, не могу представить, как гигантские, но часто непродуманные, волюнтаристские приказы, задания, планы, рождавшиеся в верхних ячейках тоталитарной бюрократической машины, могли воплощаться в жизнь без огромной самоотдачи простых крестьян, рабочих, служащих, без их трепетной и какой-то полудетской веры в еще один рывок, еще одну идею, скорую победу мировой пролетарской рево

6

люцйй, такое близкое светлое завтра. Вопрос в другом — как и в каких целях использовали эту веру вожди и руководители, как эксплуатировался энтузиазм трудящихся. По нашему мнению, зачастую — не просто нерационально и неразумно, но и преступно.

Забывать это нельзй, Прощать это нельзй. Повторять это нельзй.

Автор с благодарностью примет от читателей конструктивные замечания, которые будут учтены для второго, более полного издания настоящей работы.

Июль 1993 г. г. Краснодар

7

ЧЁРНЫЕ ДОСКИ»

Неисчислимые страдания, горе, потери близких принесла жителям нашего края, всей страны насильственная коллективизация. Массированное наступление на мелкое крестьянское хозяйство, которое отнюдь не исчерпало всех возможностей для своего развития, на Кубани, как и по стране, началось в период хлебозаготовительного кризиса 1927/28 года, возникшего как результат рыночных колебаний. Сокращение государственных заготовок хлеба вызвало негодование Сталина. На места полетели телеграммы с угрозами, за «мягкотелость» сотни партийных и советских работников были сняты с занимаемых должностей, закрывались рынки, начались обыски, изъятие не только излишков у кулаков, но и умеренных запасов середняков. В ход пошла 107-я статья УК РСФСР (скупка и перепродажа частными лицами в целях наживы продуктов сельского хозяйства и предметов массового потребления1), а также 58-я статья, пункт 10 (пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти2). Естественным протестом против «чрезвычайщины» явилась волна крестьянских выступлений. В следующей хлебозаготовительной кампании 1928/29 годов чрезвычайные меры стали применяться еще шире. Все это вызвало новые возмущения крестьян. В 1929 г. в стране было зарегистрировано до 1300 так называемых «кулацких мятежей». Дело дошло до вооруженных восстаний3. Как известно, 1929 г. стал началом массовой коллективизации сельского хозяйства. Кубань в числе других районов Северного Кавказа должна была (с учетом сталинских поправок) закончить коллективизацию «осенью 1930 г. или во всяком случае весной 1931 г.»4 Чем все это обернулось, мы сегодня представляем. Кстати сказать, Кубань одной из первых в стране завершила коллективизацию. Уж очень старались местные руководители, бравшие своеобразные обязательства. Их неудержимое рвение позволило В. М. Молотову, одному из «творцов» разграбления деревни, с полной уверенностью заявить на ноябрьском (1929 г.) Пленуме ЦК ВКП(б): «Мы имеем основание утверждать — а я лично в том не сомневаюсь, — что летом 1930 г. коллективизацию Северного Кавказа в основном мы закончим»5.

На Кубани, как и в других регионах страны, крестьян сгоняли в колхозы, товарищества по совместной обработке земли (ТОЗы) переводились на уставы сельхозартелей   и

8

коммун, грубый произвол допускался при обобществлений средств производства и скота, фррсировался процесс раскулачивания. Отсутствие четких критериев, по которым хозяйство могло быть отнесено к кулацкому, позволяло раскулачивать и выселять середняков и даже бедняков. Настоящим бедствием для нашего края стали 1929—1933 годы. Десятки тысяч крестьян во время специальных кампаний были выселены в «холодные» края, в станицы и поселки Северо-К&вказскогй края. Многие бежали сами, бросая дома, хозяйства, детей6. Передо мной пожелтевшие страницы дел «лишенцев» (лишенных избирательных прав), раскулаченных, хранящихся в Государственном архиве Краснодарского края. Их тысячи, этих несчастных, «чуждых элементов», многие из них BCKqpe погибнут, их дети будут пухнуть от голода, мерзнуть, страдать от болезней, страшного клейма «кулак», KOTqpoe черным бременем ляжет и на их детей. Обратимся к «Спискам выселяемых кулацких хозяйств 3-х категории»7 станицы Но-волеушковской Тихорецкого района. Выселению подлежала семья К. X. Дирочки. В семье девять душ (глава к тому времени вынужден был бежать) — жена, мать, отец, дочь, пя-тего сыновей. Самому младшему — Николаю — один год. Какие же несметные богатства накопили эти «захребетники», «враги Советской власти»? В специальном разделе «Обеспеченность кулацких хозяйств» читаем: имели одну корову, 15 пудов овощей, больше ничего8. Другой пример. В начале февраля 1931 г. из станицы Медведовской Тимашевского района была выселена Ефросинья Терентьевна Селезень, 45 лет, и с нею 10 детей. Самому старшему — Федору — 20 лет, младшему — Савве — два месяца. Хозяйство раскулачено в 1930 г., тогда же был выслан глава семьи. «Обеспеченность кулацкого хозяйства»: скота и инвентаря нет, 12 пудов зерна, 12 пудов муки, два пуда овощей9. И это на одиннадцать человек! А впqpeди — зима, весна, полгода до нового урожая. Пожалеть бы детей. Но жалость неведома строителям нового прекрасного общества. По этапу отправляются женщины, старики, дети. Не трудно догадаться, что стало с детьми Ефросиньи Терентьевны, с нею самой.

Созданные при помощи угроз и демагогических обещаний колхозы с первых своих шагов попали в тотальную зависимость от государства. Для последнего они стали идеальной формой «выкачивания» из деревни сельскохозяйственной продукции (недаром фашисты, захватив советские земли, начали с укрепления колхозов — назначили председателей,

9

бригадиров10, понимали оккупанты, что нечего мудрить — эсплуатируй отлаженную систему). Валовый сбор зерновых в стране не увеличивался (в 1930 г., например, было собрано 835,4 млн. ц, в 1931 г. — 694,8 млн.), а государственные заготовки хлеба постоянно росли11. Увеличивался и экспорт 3qpna. Если в 1930 г. за границу было продано 48,4 млн. ц, то в 1931 — уже 51,8 млн.12. В 1931 г. колхозы, совхозы, единоличники Северо-Кавказского края (в состав которого входила и Кубань) заготовили небывалое ранее количество зерна — 30,6 млн. ц, хотя и не выполнили установленного Государством плана13, У многих колхозов хлеб выметали подчистую, не оставляя даже семенного фонда и для оплаты jio трудодням. Коллективные хозяйства попали в крайне сложное положение. Была в значительной степени подорвана материальная заинтересованность колхозников в общественном производстве. Полуголодная зима 1931 —1932 гг. сопровождалась многочисленными выходами крестьян из колхозов, некоторые из которых распались. Массовый голод в том году все же удалось предотвратить. Государство предоставило хозяйствам семенную и продовольственную ссуды. В 1932 г. положение еще более усугубилось. Из-за сильной засухи, некачественной обработки земли урожай зерновых на Северном Кавказе оказался значительно ниже предыдущего года. Но государственное задание по хлебозаготовкам было установлено краю всего лишь на 1 млн. ц меньше, чем в 1931 г. Выполнить его оказалось не под силу. Один за другим были сорваны июльский и августовский планы хлебозаготовок14. Произошло это еще и потому, что колхозники и единоличники, наученные горьким опытом предыдущих лет, опасаясь новой голодной зимы, начали прятать зерно, расхищать его с колхозных полей и токов. Еще раньше на невызревших полях появились «парикмахеры» — чаще всего женщины, которые тайком по ночам срезали колоски для того, чтобы накормить голодных детей.

Учитывая нереальность выполнения плана, Севфо-Кав-казский крайком партии обратился в ЦК ВКП(б) с просьбой сократить его. Однако Политбюро Центрального Комитета просьбу отклонило, подтвердило установленный план и потребовало принять все меры к его выполнению15. Администрирование приобретало все большие масштабы. Произвол по отношению к колхозникам и единоличникам становился нормой. Но ощутимых результатов все это не приносило. Сопротивление хлебозаготовкам нарастало. Ничего практически не

1.0

изменилось и с вводом в действие закона, написанного собственноручно Сталиным и принятого ЦИК и СНК СССР 7 августа 1932 г. «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». По нему за хищение колхозного имущества предусматривалась высшая мера наказания, а при смягчающих обстоятельствах — лишение свободы на срок не менее десяти лет. Амнистия по этим делам запрещалась. Закон не различал злостного расхитителя и укравшего хлеб, чтобы накормить семью, не умереть голодной смертью. К началу 1933 г. в целом по стране по этому закону было осуждено более 54 тысяч человек. Из них 2110 — к высшей мфе наказания. Приговоры были приведены в исполнение примерно в тысяче случаев16.

Ход хлебозаготовительной кампании на Северном Кавказе и в некоторых других регионах страны вызвал гнев руководителей партии и правительства. Их реакция была однозначной: кулацкий саботаж! 22 октября 1932 г. Политбюро ЦК ВКП(б) образовало две чрезвычайные комиссии для предотвращения срыва заготовок. Одна под руководством председателя СНК СССР В. М. Молотова была направлена на Украину, другая — во главе с секретарем ЦК ВКП(б) Л. М. Кагановичем — на Северный Кавказ. 1 ноября состав комиссии Кагановича был расширен. Помимо М. А. Чернова (Комитет заготовок СТО) и Т. А. Юркина (Колхозцентр СССР), в нее включили А. И. Микояна (HapKOMTqpr), Я. Б. Гамарника (ПУРККА), М. Ф. Шкирятова (ЦКК ВКП(б)), Г. Г. Ягоду (ОГПУ) и А. В. Косарева (ЦК ВЛКСМ). Уже 2 ноября члены комиссии приняли участие в совещании секретарей райкомов, а 4 ноября — директоров совхозов в г. Ростове-на-Дону, являвшемся административ-ным центром Северо-Кавказского края. На одном из этих совещаний Каганович попытался обосновать необходимость жестоких репрессивных мер по отношению к тем, кто «саботирует» хлебозаготовки и осенний сев. Жителям тех кубанских станиц, где положение было крайне напряженным, он пригрозил едва ли не поголовным выселением17. Ему BTqpmm местные руководители. Так, 12 ноября первый секретарь крайкома партии Б. П. Шеболдаев на одном из совещаний говорил: «Мы прямо опубликовали, что будем выселять в северные края злостных саботажников, кулацких подпевал, не желающих сеять. Разве мы не выселяли с той же самой Кубани кулацкие контрреволюционные элементы в прежние ro

ll

ды? Высылали, и в достаточном количестве. И сейчас, когда эти остатки кулачества пытаются организовать саботаж, выступают против требований Советской власти, правильнее отдать плодороднейшую кубанскую землю колхозникам, живущим... на плохих землях. Да они не только обработают ее самым лучшим образом, целовать ее будут! А не желающих работать, поганящих нашу землю, вышлем в другие места. Это справедливо»18.

В соответствии с установками и при HenoqpeACTBeHHOM участии комиссии Кагановича Северо-Кавказский крайком ВКП(б) 4 ноября 1932 г. принял постановление «О ходе хлебозаготовок и севе по районам Кубани». В нем, в частности, говорилось: «Ввиду особо позорного провала хлебозаготовок на Кубани поставить перед партийными органами... боевую задачу — сломить саботаж хлебозаготовок и сева, организованный кулацким контрреволюционным элементом, уничтожить сопротивление части сельских коммунистов, ставших фактически проводниками саботажа, и ликвидировать несовместимые со званием члена партии пассивность и примиренчество к саботажникам, обеспечить быстрое нарастание темпов, полное и безусловное выполнение планов сева и хлебозаготовок...19. В эти же дни Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о чистке сельских парторганизаций края (4 ноября, а ЦК ВЛКСМ — о чистке комсомольских организаций (6 ноября)20.

Данные решения положили начало новому этаеу хлебозаготовок, который был отмечен массовым произволом по отношению к колхозникам, рабочим и служащим совхозов и единоличникам. Повсеместно начались обыски дворов, общественных построек и даже кладбищ с целью выявления спрятанного хлеба. Станицам, давшим наименьший процент выполнения плана хлебозаготовок, вручались знамена из рогожи, они заносились на так называемую «черную доску». Это означало: немедленное прекращение подвоза товаров, полное свертывание кооперативной и государственной торговли с вывозом из магазинов всех товаров; полное запрещение торговли для колхозников и единоличников; прекращение кредитования и досрочное взыскание всех финансовых обязательств; проведение чистки колхозных, кооперативных и государственных аппаратов от «враждебных элементов»; арест органами ОГПУ организаторов саботажа хлебозаготовок21. На Кубани на «черную доску» были занесены десятки ста

12

ниц (станицы, справлявшиеся с планами хлебозаготовок, заносились на «красную доску»). Наиболее пострадали стани-. цы Новорождественская, Незамаевсая, Уманская (ныне — Ленинградская), Ладожская, Стародеревянековекая, Старо-щрсунская, Новодеревянковская, Старощербиновская, Плат-нировская, Темиргоевская, население которых было частично выселено в северные районы страны. Если учесть средний размер кубанской станицы тех лет — 15 тыс. человек22, то нетрудно представить масштабы разыгравшейся трагедии. По отношению к станицам Полтавской (ныне — Красноармейская), Урупской (ныне — Советская) и Медведовской была применена такая чудовищная мфа, как выселение большинства их жителей в «холодные края»23. Так, поголовно были дeпqpтиpoвaны на Урал жители станицы Полтавской. Сельский Совет был лишен своих полномочий, введен комендантский час, станица оцеплена войсками (недаром в комиссию был введен начальник Политического управления Красной Армии Я. Б. Гамарник, далеко вперед смотрел товарищ Сталин!). Всех взрослых мужчин арестовали и держали в подвалах. По мере высылки их вывозили на вокзал и вместе с семьями отправляли по этапу. Были выселены и явно бедняцкие семьи, такие, например, как хозяйство сапожника Гусько. К дому была подогнана подвода, но грузить кроме жены и четверых детей, было нечего. Детей накрыли чем-то от холода (шел декабрь!) и увезли на вокзал. Население станицы (2158 семей — 9187 человек) было выселено к 19 декабря 1932 г.24. По неполным данным, число депортированных из сельских районов Кубани в конце 1932—начале 1933 г. достигает 63,5 тыс. человек25. Выселение Полтавской и других кубанских станиц сопровождалось мощной идеологической кампанией. Была специально подготовлена и выпущена в Ростове-на-Дону в конце 1932 г. 200-тысячным тиражом брошюра «За что жители станицы Полтавской выселяются с Кубани в северные края». С января 1933 г. начинается заселение станицы крестьянами в основном из северных районов и демобилизованными красноармейцами, преимущественно уроженцами Нечерноземья из Ленинградского и Белорусского военных округов. В этой связи станица получила свое новое название — Красноармейская. Сегодня, в период нравственного очищения, необходимо вернуть старым кубанским станицам их исторические названия.   Справедли

13

бость требует, чтобы на карте края вновь появились станицы Полтавская, Уманская, Урупская...

Под страшным прессом репрессий к 15 января 1933 г. в крае было заготовлено 18,3 млн. ц хлеба. Для этого потребовалось сдать в счет хлебозаготовок 21/3 валового урожая зерновых, полученного колхозами, в том числе весь семенной фонд, но планы так и не были выполнены, осенний сев не завершен. Но и после этого кубанские станицы не оставили в покое. Уже 20 января 1933 г. крайком ВКП(б) своим постановлением обязал районы, не выполнившие плана хлебозаготовок, продолжить сбор зерна. Параллельно с этим началась кампания сбора семян для весеннего сева26. Фактически хлебозаготовки в крае продолжались до весны 1933 г. К весенней посевной Северный Кавказ получил из государственных резервов 15,3 млн. пудов зерна27. В то время, когда у колхозов забиралось порой последнее, в-чер'номдрских портах загружались пшеницей суда, вывозившие ее за границу. В 1932 г., несмотря на тяжелейшее положение, начинавшийся массовый голод, из страны было экспортировано 18 млн. ц хлеба. При валовом сборе в 698,7 млн. ц — относительно немного, но был вывезен хлебный паек, как минимум, семи миллионов крестьян28. Жители городов, начиная с 1928 г., имели гарантированное снабжение продуктами питания по карточкам («заборные книжки»), а миллионы крестьян — голодали. Экспорт хлеба в 1932—1933 гг. принес государству всего 389 млн. руб., в то же время от продажи лесоматериалов страна получила почти 700 млн., нефтепродуктов — еще столько же. Продажа пушнины в 1933 г. позволила выручить средств больше, чем за вывезенный в том же году хлеб29. Таким образом, экспорт зерна не дал крупных валютных поступлений для закупки за рубежом техники и оборудования.

В период хозяйничанья на Северном Кавказе комиссии Кагановича было исключено из партии (а многие арестованы и расстреляны) большое количество секретарей райкомов, председателей райисполкомов, колхозов, директоров МТС и совхозов. Они объявлялись саботажниками и перерожденцами. Всего в результате чистки к весне 1933 г. в крае из рядов ВКП(б) было исключено 26 тыс. человек, или 43% всех сельских коммунистов30. Являясь «проводниками партии» на селе, руководители и рядовые члены ВКП(б) несут свою долю ответственности за репрессии и произвол в отношении крестьянства. Действительно, многие из них по

14

страдали, но в основном за то, что недостаточно рьяно, настойчиво загоняли сельских тружеников в колхозы; отнимали у них во время хлебозаготовок nqpoft последнее, разрушали храмы, глумились над чувствами верующих. Были, конечно, и те, кто протестовал; не мог поступиться совестью; но они составляли явное меньшинство сельских партийцев.

События конца 20-х—начала 30-х гг. — одна из самых мрачных страниц истории нашего края <и страны. Еще предстоит очень много сделать для создания подлинной, правдивой истории коллективизации на Кубани, ликвидировать многие другие «белые» (а точнее — «черные») пятна. Ясно одно: мы не вправе забывать ш хорошее* ни плохое; Мы должны знать всю правду о нашем недавнем прошлом. Обя* заны все сделать для того, чтобы преступления никогда больше не повтярились.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См.: Уголовный кодекс РСФСР. М, 1936. С. 58.

2. См. там же. С. 29—30.

3. Данилов В. П. Коллективизация: как это было/|/Ст)ранйцы истории советского общества: Факты, проблемы, люди. М., 1989. С. 232.

4. Там же. С. 236.

5. Там же. С. 235.

6. В 1930—1931 гг. в окраинные районы в целом по стране была вы» селена 381 тыс. кулацких семей.

Часть кулацких семей (200—250 тыс.) успела «самораскулачитьёя», г. е. распродать или бросить свое имущество и бежать в города или на стройки. В 1932 г. и после специальные кампании по выселению не проводились. Однако общее число высланных в то время из села составило не менее 100 тыс. Примерно 400—450 тыс. семей, которые .должны были расселяться отдельными поселками в пределах регионов, прежнего проживания, после конфискации имущества в основном также ушли Из деревни. В итоге — около одного миллиона—миллиона ста тысяч крестьянских хозяйств, ликвидированных в ходе раскулачиваниям/Данилов В. П. Указ. сюч. С. 244.

7. Все раскулачиваемые делились на три категории. К первой относился «контрреволюционный актив» — участники антисоветских и антиколхозных выступлений (они подлежали аресту и суду, а их семьи — выселению в окраинные районы). Ко второй — «крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступавшие против коллективизации» (их вместе с семьями выселяли в отдаленные районы). К третьей — остальная

15

часть кулаков (она подлежала расселению специальными поселками в пределах районов прежнего проживания)//Данилов В. П. Указ. соч. С. 242.

8. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК), ф. Р-828, од. 1, д. 2885, л. 6.

9. ГАЩ, ф. Р-831, on. 1, д. 853, л. 19.

10. См., например: Документы отваги и героизма. Кубань в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. Сб. документов и материалов. Краснодар, 1965. С. 103, 1,56, 157; Советская Кубань. 1990, 27.09.1990.

11. Государственные заготовки хлеба за эти годы возросли вдвое: с 108 млн. ц в 1928 г. до 222 млн. ц в 1931 г. и 227 млн. ц в 1932 г.//Реа-билитирован посмертно. Вып. 1, 2. М., 1989. С. 16.

12. Данилов В. П. Указ. соч. С. 245.

13. История СССР. 1989. № 3. С. 47, 48.

14. Там же. С. 48.

15. Там же. ? •

16. Данилов В. П. Указ. соч. С. 245. 246.

17. История СССР. 1989. № 3. С. 49.

18. Радин А., Шаумян Л. За что жители станицы Полтавской выселяются с Кубани в северные края. Ростов н/Д, 1932. С. 14.

19. История СССР. 1989. № 2. С. 10, 11.

20. Там же. 1989. № 3. С. 50.

21. См. там же. 1989. № 2. С. 11.

22. Настоящие данные приводит Ю. Чермиченко (См.: Поднявшийся первым/!/Навый мир. 1989. № 9. С. 189). Однако они, по нашему мнению, нуждаются в уточнении.

23. Новый мир. 1989. № 9. С. 189.

24. Ивницкий Н. Совершенно секретный голод//Московские новости. 1993. 20 июня.

25. Алексеенко И. Колхозный строй и казачество первой половины 30-х Г)Г./!/Кубанское казачество: проблемы истории и возрождения. Тезисы докладов научной конференции. Краснодар, 1992. С. 82.

26. История СССР. 1989. № 3. С. 51; Рогалина Н. Коллективизация: уроки пройденного пути. М., 1989. С. 162.

27. История СССР. 1989. № 2. С, 12.

28. Новый мир. 1989. № 9. С. 189.

29. Лельчук В. Курс на индустриализацию и его осуществление/|/Стра-ницы истории советского общества. С. 223.

30. Об этом подробнее см.: Советская Кубань. 1988. 23 ноября, 29 декабря; Алексеенко И. Репрессии на Кубани и Северном Кавказе в 30-е годы XX века. Краснодар, 1993; Осколков Е. Голод 1932/1933 гг.: Хлебозаготовки и голод 1932/1933 гг. в Северо-Кавказском крае. Ростов н/Д., 1991.

16

2 С.Кропачев Большой террор на Кубани

«НАМ ТЕПЕРЬ ОСТАЛОСЬ ОДНО - СМЕРТЬ.;.*

Тяжелые испытания пришлось пережить кубанцам шестьдесят лет назад. Зимой 1932/33 г. на Кубани, к^к <и во многих других регионах страны, разразился массовый голод, ставший итогом сплошной коллективизации, следствием планомерного большевистского отравления деревни, политики большого индустриального «скачка» за счет высасывания ёсех со* ков -из крестьянства. Сотни тысяч людей в щродах, станицах, аулах пухли от голода, во многих местах в пищу шли собаки, кошки, желуди, кора деревьев, имелись случай каннибализма. Факты людоедства были выявлены» в частности, в станицах Ольгинекой Приморшо-Ахтарского и Ивановской Славянского районов.1 Это была последняя степень отчаяния. Вот как вспоминала об этом ^времени А. В. Чаплинская из станицы Спокойной Отрадненского района: «Мне было тридцать лет, когда начался этот голод. Пережила и увидела многое. Вся наша семья (питалась лебедой, шрой деревьев, перемешанных с небольшим количеством кукурузной крупы, хлеба совсем не было. Я не помню ни одного такого дня, чтобы не хотелось есть, и, где бы я ни находилась, глаза мои обшаривали вокруг, чтобы что-то найти съедобное. Обессиленные люди не всегда могли увезти умерших на кладбище. Хоронил:и на приусадебных участках, хоронили без иробов».2 Невозможно представить, сколько погибло в ту страшную зиму. По оценкам российского 'исследователя Е. А. Осокиной жертвами голода в СССР в 1933 г. стали более 3 млн. человек.3 Из них 2 млн. человек приходилось на сельские местности. В 1933 г. в сельских районах РСФСР и Украины умерло (прежде всего от голода) 3,8 млн. человек.4

В то время, когда миллионы советских людей находились на грани жизни и смерти, Сталин в речи на I Всесоюзном съезде колхозников-ударников в феврале 1933 г. заявил: «Говорят, что путь колхозов есть правильный путь, но он трудный. Это верно лишь отчасти. Конечно, трудности на этом пути имеются. Хорошая жизнь даром не дается. Но дело в том, что главные трудности уже пройдены, а те трудности, KOTqpbie стоят перед вами, не стоят даже того, чтобы серьезно разговаривать о них».5 Так мог говорить только человек, совершенно oTqpBaHHbm от народа, от его бед и чаяний!

Сложной оставалась обстановка в кубанских станицах летом и осенью 1933 г. Крестьяне не верили в возможность перемен, в улучшение жизни, со страхом ожидали наступав

17

шую зиму. Оригинальный документ сохранился в Государственном архиве Краснодарского края, рассказывающий о положении в сельской местности, о настроениях колхозников. Речь в нем адет о поездке уполномоченного, вероятно, заготовительных органов Северо-Кавказокого края по Кущевско-му району Кубани с 23 по 30 сентября 1933 г. К сожалению, в тексте не сохранилось наименование его должности, не знаем мы и фамилию автора отчета6. Он посетил четыре станицы — Кущевскую, Кисляковскую, Шкуринскую и Новопаш-ковекую. «Я очень глубоко проникал в сознание колхозника, — писал уполномоченный, — и особенно интересовался, как смотрит и расценивает колхозник лозунг «сделать колхозы большевистскими, а колхозников зажиточными». Неверием веет от большинства колхозников (так в тексте — С. К.), чтобы это было так. Ни, мабудь це що не буде, — говорили многие из них. — На шо ж оны тогда разорылы людий, а теперь думають робыть зажиточными. Брешуть, о це пока хлеб выкачают, а тоди опять прижмуть»7.

Такие ответы крестьян легко объяснялись их тяжелейшим материальным положением, пережитым зимой и весной голодом. В беседе с автором отчета заведующий книжным киоском при 'политотделе Новопашковской МТС (в тексте фамилия отсутствует — С. К.) заявил: «Какое может быть настроение у колхозника, если он только недавно (а шел сентябрь! — С. К) увидел и покушал хлеб». Много горьких слов пришлось услышать от колхозников. Один из них — Иван Негляда из станицы Кисляковской — сказал: «Проклятая эта «черная доска», много людей погубила. Больше двух третей населения подохло»8. В этой же станице уполномоченный встретился с пожилыми колхозниками Самодуром и Коломейцевым из сельхозартели «Красный огородник». Старики направлялись в политотдел местной МТС на совещание инспекторов по качеству. Нехотя, но все же они разговорились. «Поздно нас пригласили... когда все разорено уже, да и зачем? — сетовали пожилые колхозники. — Все равно будут делать не так, как мы этого хотели бы, а по-своему. А как они работают, мы знаем, лишь бы... план выполнить и только». Другой пожилой крестьянин, фамилия которого в тексте не названа, из этого же колхоза, в беседе с автором отчета сквозь слезы сказал: «Нам теперь осталось одно — смерть, а они (имелись в виду члены правления колхоза — С. К.) нас посылают на собрание, шоб   улучшить   жшнь.

18

Лучшие хозяева подохли, повысылали, а кого на их место поставили? Тих, кто раньше дывивея, что плохо лежить»9.

Еще одна «чернодосочная» станица на пути командировочного — Шкуринская. Та же картина на улицах и во дворах, то же безлюдье, запустение. А если встречается человек, то он напоминает выходца с того света. На расстоянии четырех километров от станицы в старом заброшенном доме ютилась семья колхозника Акима Турки, работавшего в колхозе «Красное знамя». Обрадовавшись новому человеку, его жена с плачем стала рассказывать о том, что за зиму потеряла четырех детей, отца, мать и осталась с одной девочкой и мужем. На вопрос неожиданного гостя о причинах запустения станицы ответила: «Ти цэ ж, черна доска, проклятая, наробила дилов, людей столько подохло, что страшно тут и жить. Оцэ кругом нема никого». Говорила она о тяготах, отсутствии продуктов. Было холодно, и она поз/вала собеседника в дом. Там, кроме стен да сваленных в углу 3—4 кабаков, ничего не было. Глава семьи высылался на север, вернулся и теперь каждый день проклинал все на свете, что приехал домой. «Виттиль прийшов такой справный, — жаловалась жена, — а теперь только ноги волоче». Под конец разговора женщина вновь заплакала: «Ох, дядя, стилько тут подушылы людей, и браты мои погибли, и люди хороши подохлы...». Понимая, что и оставшихся ждет та же участь, сказала: «...зима уже настает, хлеба дают по-трошки, должно быть прийдытця подохнуть в эту весну». Глаза у нее горели как у ненормального человека10.

В Шкуринской автору документа повстречался Михаил Ефремович Проскурин, житель деревни Золотухино Курской области. На вопрос о цели поездки на Кубань курянин ответил: «Приехал... сюда, чтобы заработать хлеба, потому что 50% населения у нас в эту зиму все равно повымрет от голода». Говоря о жизни крестьян, Проскурин сказал: «...настроение у колхозников... здесь, в Кущевском районе, что и у нас в Курской губернии (так в тексте — С. К.), — одно и тоже — угнетенное. Я вот — красный партизан, застрельщик колхозов, первый председатель колхоза у себя, а теперь вот чистосердечно говорю BaiM — будь он проклят этот колхоз. Политика стала в отношении колхозников неправильная. У меня вот у самого... вывели корову со двора, и это поступили со мной так, с бедняком, с красным партизаном, а с рядовым колхозником делают, что хотят»11.

19

Много встреч было у заезжего гостя и в станице Новопашковской. В колхозе «Борец» кузнец, фамилия которого в отчете не указана, говорил уполномоченному: «Разве мыслимо — погубили голодом 2000 человек. Разве для государства было бы хуже, если бы оно поддержало этих 2000 человек. Тогда бы и хлеб не пропал, а то ведь у нас в одних валках пропадает 500 га, а в колхозе сколько его гибнет, и только потому, что народа не хватает, а теперь получилось так, что и народ подох, и хлеб погибнет»12. Агроном МТС им. Розенталя (фамилия его также не названа) заявил: «Надо сознаться, что единоличник меньше работает, а живет гораздо лучше. Если брать в отношении умерших, то в колхозе оно гораздо выше, чем среди единоличников»13.

К сожалению, интересный документ прерывается, но даже дошедший до нас текст говорит о крайне тяжелом положении колхозов и колхозников, катастрофических последствиях коллективизации для сельских тружеников. Один из главных выводов, к которому пришел автор, и о котором он пишет в конце отчета (довольно смелый по тем временам шаг), заключается в недоверии крестьян к радужным обещаниям14, рисовавшимся партийно-государственной номенклатурой. Даже небольшие фрагменты высказываний колхозников о голоде в передаче советского чиновника позволяют судить о масштабах этого бедствия, поразившего район, как и всю Кубань.

Голод — явление, встречавшееся в истории России и до большевистского переворота 1917 года. Но никогда ранее в стране не либло столько людей, никогда ранее голод не являлся следствием социальных катаклизмов, а лишь климатических условий. Голодные 1921 — 1922, 1932—1933, 1946 гг. стали яркой демонстрацией подлинного, а не лозунгов о-пропагандистского отношения власти к простому труженику. Если в 20-е годы советское правительство хотя бы признало ф|акты массового мора от голода и принимало международную помощь, то в начале 30-х от нее отказались. Руководство страны ничего существенного не сделало для помощи пострадавшим от искусственно вызванного голода..

Горькие ассоциации навеяли сюжеты о голодных годах. Продовольственная проблема (как и многие другие) за годы тоталитаризма время от времени обострялась, благополучные периоды сменялись неурожаями. Посыпавшиеся в 70-е нефтедоллары страна проела, а новые «выдающиеся», несмотря на очередные дежурные решения пленумов и съез

20

дов по сельскому хозяйству, так и не повернулись лицом к крестьянину. К сожалению, и сегодня, в постперестроечное время наши руководители готовы заниматься чем угодно, только не проблемами села. Мы долго еще будем спорить — возвращаться ли нам в «социалистический рай», или строить «райский капитализм», распределяя тем временем очередную партию гуманитарной помощи.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Государственный архив Краснодарского края (ГАКК)> Ф- Р-1050, on. 1, д. 81, л.л. 1—4.

2. Сельская жизнь (ст. Отрадная). 1989. 16 февраля.

3. Осокина Е. А. Жертвы голода 1933 года: сколько их? (Анализ де-мопрафичеокой статистики ЦГАНХ СССР)/|/История СССР. 1991. № 5. С. 23.

4. Там же.

5. Сталин И. В. Сочинения. Т. 13. М., 1953. С. 243

6. ГАКК, ф. Р-1050, on. 1, д. 2, л.л. 39—53.

7. Там же, л. 41.

8. Там же, л. 42.

9. Там же, л. 43.

10. Там же, л. 45.

11. Там же, л. 47.

12. Там же, л. 50.

13. Там же.

14. Там же, л. 52.

21

БОЛЬШОЙ ТЕРРОР

Политические репрессии — метод, KOTqpbift активно использовали большевики, начиная с 1917 г. для реализации своих целей. В 30-е годы репрессии приняли массовый характер, стали подлинной национальной трагедией. Очередной виток гражданской войны, начатой партгосноменклатурой против рядовых мирных граждан, выразился в фабрикации сотен тысяч дел в отношении «врагов народа». В репрессивных qpraHax, получивших в середине 30-х годов чрезвычайные полномочия, начинаются соревнования за «досрочное» выполнение заданий, опускавшихся сверху, по обезвреживанию «шпионов», «контрреволюционеров», «террористов» в данном городе, районе. Кровавый маховик быстро набирал обороты. По мнению автора, в 1937—1938 гг. жизнь страны определялась репрессивной политикой органов НКВД, которые на какое-то время, возможно, вышли даже из-под контроля ВКП(б), от чьего имени и в чьих интересах вершилось «правосудие».

Не обошли стороной несчастья и наш край. Даже простое перечисление некоторых дел, сфальсифицированных репрессивными органами Кубани, заставляет задуматься о масштабах и последствиях «большого террора».

Так, в 1929—1930 гг. органами ОГПУ была «раскрыта» «контрреволюционная повстанческая организация» в Мостов-ском районе. 105 'хлеборобов-единоличников были приговорены к расстрелу, различным срокам лишения свободы, а также высылке1.

В январе—феврале 1930 г. Армавирским окружным судом ОГПУ была арестована группа казаков-единоличников, проживавших в ряде станиц округа. Их обвиняли в причастности к «контрреволюционной повстанческой организации «Самозащита казачества». По 58-й статье было осуждено 35 человек, из которых восемь — к расстрелу. Остальные приговорены к различным срокам лишения свободы2.

В 1930—1931 гг. по обвинению в причастности к так называемой «казачьей контрреволюционной повстанческой организации «Вызволение» был репрессирован 331 человек из шести районов Кубани. Все они являлись крестьянами-единоличниками и другой опасности для сталинского режима не представляли3. Сфабрикованные дела конца 20-х—начала 30-х в отношении крестьян-единоличников были тесно связаны с

22

началом широкомасштабного ограбления "деревни, названного большевиками «сплошной коллективизацией».

В декабре 1930—январе 1931 г. Кубанским оперсектором ОГПУ была «.вскрыта» и «ликвидирована» «'контрреволюционная повстанческая организация «Липа освобождения казачества», якобы возникшая в станице Елизаветинской и имевшая филиалы в Краснодаре, других населенных пунктах. Члены организации (их к моменту «ликвидации» насчитывалось 48 человек) обвинялись в подготовке вооруженного восстания против Советской власти, свергнуть которую намеревались при помощи иностранных государств. 23 июня 1931 г. члены «Лиги» были приговорены к различным срокам лишения свободы4.

В ноябре—декабре 1932 г. органами ОГПУ в отношении крестьян-единоличников ряда кубанских станиц было сфабриковано дело о так называемой «повстанческо-вредитель-ской ррганизации». Оно явилось еще одной преступной' акцией большевистского режима против сельских тружеников во время борьбы с «саботажем» хлебозаготовок 1932—1933 гг. на Кубани5. Всего было арестовано 83 человека (подавляющее большинство из них — крестьяне), в основном из шести станиц — Курганной, Староджерелиевской, Полтавской, Анастасиевской, Таманской, Ивановской. Все они были приговорены к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в Ростове-на-Дону6.

В январе 1933 г. сотрудниками ОГПУ CeBqpo-Кавказекого края в ряде районов Кубани, Дона, Ставрополья, Черно-морья, Терека и Дагестана была «вскрыта» и «ликвидирована» «монархическая церковно-повстанческая организация», руководство которой осуществлялось нелегальным «Южно-Русским Синодом». Последний якобы являлся преемником бывшего «Временного Высшего Церковного Управления» на Юге России, созданного по инициативе А. И. Деникина. Только на Кубани из привлеченных по этому делу были расстреляны 19 человек7.

В январе 1934 г. сотрудниками ОГПУ Азово-Черномор-ского края был «обезврежен» и «ликвидирован» Северо-Кавказский филиал8 «контрреволюционной организации «Российская национальная партия». Руководство Северо-Кавказского филиала якобы состояло из профессоров Краснодарского пединститута. Обвинение инкриминировало им «создание руководящих пропагандистских кадров из   националистически

23

настроенных преподавателей и учащейся молодежи; массовую пропаганду и индивидуальную агитацию «идеи национального освобождения большевистской России», широкое использование в интересах организации легальных возможностей в 6qpb6e за распространение национал-фашистского влияния; формирование повстанческих ячеек из кулацко-бе-лО'Лвардейского казацкого элемента»9. Эти обвинения не были подкреплены доказательствами. В уголовном деле отсутствуют какие-либо материалы о конкретной подрывной деятельности «контрреволюционной» организации. Всего по делу о «филиале» было арестовано 7 человек, в их числе про-фессоры Краснодарского пединститута Р. К. Войцик, Г. Г. Григор, доцент Ё. Н. Егоров, профессор истории М. В. Клочков, работавший до ареста консультантом в хозяйственных органах. Пятеро были приговорены к заключению в иоправтрудлагерь сроком на 3 года, двое остальных — к ссылке в Среднюю Азию и Казахстан на тот же срок10.

В октябре 1938 г. в станице Гулькевичи на комбикормовом заводе произошли взрыв и пожар, в результате которых пострадали люди. Практически сразу же руководители завода были арестованы как «активные участники антисоветской вредительско-диверсионной организации». Через два месяца добавилось обвинение по подготовке к террористическому акту на товарища Сталина. Для этого был арестован и приобщен к делу секретарь Гулькевичского РК ВКП(б) В. А. Фищев, Процесс состоялся 7—11 мая 1939 г. Он являлся открытым и проходил по стандартным сценариям, отшлифованным во время московских «показательных» процессов 1936—1938 гг., тиражировавшихся затем по всей стране. В итоге семь человек были приговорены к расстрелу, двое — к 25 годам лишения свободы11. Суровость наказания объяснялась тем, что в день убийства Кирова, 1 декабря 1934 г., было принято постановление ЦИК СССР о порядке ведения дел о террористических актах против работников Советской власти. До 10 дней сокращались сроки следствия, обвинительное заключение обвиняемому положено было вручать за 1 сутки до суда, в котором дело рассматривалось без прокурора и адвоката. Кассационное обжалование и подача ходатайств о помиловании не допускались, приговор к высшей мере наказания должен был приводиться в исполнение немедленно. Максимальный срок лишения свободы по делам о государственных преступлениях увеличивался с 10 до 25 лет12.

24

В октябре 1940 г. Управлением НКВД по Краснодарскому краю была «вскрыта» и «ликвидирована» «контрреволюционная повстанческая организация», якобы существовавшая в станице Пашковской. По делу были арестованы и привлечены к уголовной ответственности семь человек. Они обвинялись в том, что группами по 2—3 человека обменивались «мнениями и обсуждали все вопросы, связанные с задачей организации по подготовке вооруженного восстания против Советской власти. Оружие планировалось получить от интервентов непосредственно в момент восстания». Последнее, как следует из материалов дела, они готовы были начать после нападения капиталистических государств на СССР13. Пятеро из обвиняемых были приговорены к различным срокам лишения свободы, двое — к расстрелу, который затем заменился 10-летним qpoKOM с поражением в избирательных правах на 5 лет после отбытия наказания14.

Анализ данных и других дел показывает, что фабриковались они по заданию центральных и местных партийных комитетов в том числе и для того, чтобы оправдать наличие жестокой ком/андной системы, репрессивных органов, необходимость борьбы с «врагами народа», «вредителями», «шпионами». «Показательные процессы» в Москве, других городах рождали цепь подобных дел на местах. Аварии, пожары, взрывы, происходившие в большинстве случаев из-за технологических просчетов, а также неурожаи, сбои в хлебозаготовках списывались на якобы существовавшие заговоры и контрреволюционные организации. «Вина» членов этих «организаций» заключалась в том, что они вели контрреволюционную агитацию и готовили вооруженные восстания, террористические акты. Любой заржавленный пистолет, «воспроизведенный» под нажимом следователя разговор с «соучастником» могли служить доказательством преступлений, которые не совершались.

Для всех упомянутых выше дел, а также для сотен тысяч их братьев-близнецов характерны подлоги, лжесвидетельства, клевета, всевозможные фабрикации и фальсификации, необъективный, тенденциозный допрос и подбор свидетелей и вообще всех материалов дела. Большинство из подследственных испытало на себе не только психологическое и моральное давление, но и побои, пытки, издевательства. Вот что писал из заключения своим родителям тридцатичетырехлетний бывший заместитель директора Гулькевичского комбикормового завода М. Яцук, осужденный на 25 лет лише

25

пня свободы за участие в антисоветской вредптсльско-дп-вереионноп организации» (в периодике тех лет она также именовалась «антисоветской право-троцкпетскон» — С, К.): «Если бы вы увидели мое тел.о и ногти,!' то вы бы убедились, какой я враг. Пройдет время, и вы узнаете, что я не виноват, и прошу вас, не отказывайтесь от меня...»16.

Граждане, осужденные по перечисленным делам, были полностью реабилитированы во второй половине 50-х, а также в конце 80-х—начале 90-х гг.

Острие меча пролетарской революции прежде всего направлялось против тех, кто представлял явную или скрытую опасность для режима. Именно поэтому истреблялись зажиточные работящие крестьяне-единоличники, способные прокормить себя и не желавшие жить колхозами, а у последнего хлеб отнять, как известно, значительно проще. Практически была уничтожена или изгнана за границу старая российская творческая и научно-техническая интеллигенция, духовенство, те, кто мог самостоятельно мыслить и критически оценивать происходившее в стране после 1917 г.

На Кубани в годы большого террора репрессиям были подвергнуты десятки тысяч человек — от первых секретарей крайкома ВКП(б) до колхозного конюха. Назовем лишь некоторых из них. Это ученые Ю. Кондратюк, В. Зайцев, В. Пустовойт; партийные, советские и комсомольские работники О. РЫБКИН (один из первых председателей РКСМ), М. Марчук, И. Кривцов, С. Барчо, Г. Схакумидов, К. Бора-кай, М. Хуажев. Уже после своей смерти был объявлен «врагом народа» первый секретарь Адыгейского обкома партии Шахан-Гирей Хакурате. Его мопилу, находившуюся в Краснодаре, разорили, гроб с телом покойного изъяли и перезахоронили в неизвестном месте. В 30-е годы была репрессирована большая группа журналистов. Особенно пострадала редакция газеты «Красное знамя». Отсюда взяли П. Соколова, В. Гуровича, В. Ермакова, И. Жарского, И. Тамбовцева, Л. Коломенского, Д. Мазура17 (двое последних остались, к счастью, в живых). Фактически были уничтожены украинская секция краснодарской Ассоциации пролетарских писа-т ел е й, кр а с и од ар с к а я к о м м у и а б ы в ш PI Х ПОЛ ИТК а то р ж а и и ссыльнопоселенцев, уцелевших на царской каторге. Погибло огромное количество хозяйственных руководителей. Только на заводе имени Г. М. Седина были репрессированы ди-ректоры Щелоков и Мншслевпч, начальники цехов Зюбак, Сенкевич, Сойбель, главный инженер Чирков, инженер-конст

26

руктор Деменков, инженер-технолог Адамуля, начальник ОТК Кожухарь и другие18. Был арестован и расстрелян за «антисоветскую деятельность» начальник планового отдела краснодарского завода «Краснолит», инвалид (без обеих ног!) первой мировой войны Б. Жабокрицкий. В 20—30-е годы была учинена расправа над большой группой священнослужителей: в застенках погибли архиепископ Краснодарский и Кубанский Феофил, священники В. Булатов, Н. Дмитриевский, В. Михайлов, М. Соболев, М. Яковлев, В. Якушкин и многие другие. При неясных обстоятельствах погиб (был найден повешенным) в январе 1935 года епископ П. Л псковский19. Подверглись репрессиям директор Краснодарского музучилища М. Чернышев, его коллеги-преподаватели и студенты В. Агарков, Ф. Багрецов, Ф. Кребе, Н. Преображенский, В. Бубнов, В. Цитцер, А. Соловьев, органист римско-католического костела в Краснодаре полуслепой старик Л. Храповицкий. Погиб известный собиратель народных песен Кубани и Адыгеи, композитор, художественный руководитель Государственного ансамбля песни и пляски кубанских казаков Г. Концевич20.

Тяжелая участь постигла политэмигрантов, бежавших от преследований в своих странах и искавших защиты в СССР. На них также обрушились репрессии. Только из трех тысяч болгарских политэмигрантов была репрессирована одна тысяча человек21.

Во второй половине 30-х—начале 40-х годов были незаконно арестованы и расстреляны С. Братанский — заведующий кафедрой философии Краснодарского пединститута, Д. Манджаков — председатель колхоза «Красный маяк» Но-вомарьянского района, И. Павлов — учитель краснодарской средней школы № 2822. Прошла через все ужасы сталинских застенков Б. Манджакова (Ерыгина) — жена С. Братан-ского23.

Горькую чашу пришлось испить и «внутренним эмигрантам»— лицам нерусских национальностей, проживавшим на Кубани компактными группами. В июне 1937—январе 1938 г. сотрудниками Ейского РОВД в колхозе «Нойвег» («Новый путь») села Воронцовка Ейского района были арестованы лица немецкой национальности, «причастные» к так называемой «фашистской националистической повстанческой организации». Их обвинили в проведении антисоветской агитации и вредительской работы, разложении трудовой дисциплины, клевете на Советскую власть. Во время следствия все обви

27

няемые «признали» себя виновными. На основании этих признательных показаний, а также показаний арестованных по другим делам, все они (30 человек) были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу24.

12 августа 1941 г. СНК СССР и ЦК ВКП(б) приняли совместное постановление, на основании которого 23 августа был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья». Депортации, однако, подверглись советские немцы, проживавшие не только в Поволжье. Были насильственно высланы они и с территории Краснодарского края. Такая участь, в частности, постигла немецкое население сел Джигин-ское Анапского и Банковское Тбилисского районов, поселков Рота-Фане Новокубанского ц Нойдорф Калининского районов. Всего во второй половине 1941 г. из Краснодарского края было депортировано 40636 граждан немецкой национальности25.

В октябре 1937 г. Управлением НКВД по Краснодарскому краю была «вскрыта» и «ликвидирована» контрреволюционная националистическая деятельность» группы лиц польской национальности, так называемая «Польска организация войскова»26. Ее деятельность якобы «направлялась польскими разведывательными органами по линии шпионажа, диверсий, террора и подготовки восстания на Кубани». Только в Краснодаре с января 1937 по февраль 1938 гг. было арестовано свыше 300 человек27. Как выяснилось позже, аресты производились по спискам, составленным на основе данных адресного стола. Производились аресты и в других городах и районах края. По предъявленным обвинениям, ни одно из которых не было подтверждено сотрудниками военной прокуратуры в период «оттепели», 188 граждан польской национальности приговорили к расстрелу. Приговоры были приведены в исполнение в основном в конце 1937—начале 1938 г.28.

В ночь на 28 июля 1938 г. сотрудниками УНКВД по Краснодарскому краю на территории Отрадненского района в селе Ново-Эстоновка29 (колхоз «Уус-Тее») и хуторе Бана-товском30 (колхоз «Вейтлус») было арестовано более 120 человек (в основном — мужчины) эстонской национальности. В ходе предварительного следствия им вменялось в вину участие в «Эстонской националистической контрреволюционной диверсионно-шпионской и террористической организации», проведение вредительской работы в колхозе, сбор разведы-

28

!

нательных сведений и «вооруженное выступление против Советской власти в случае нападения на СССР капиталистических государств». Каких-либо улик для их ареста, судя по материалам следственного дела, не имелось. Тем не менее, на допросах под давлением они дали признательные показания о своей принадлежности к «контрреволюционной националистической организации», якобы существовавшей в Отрад-ненском районе. Часть эстонцев, арестованных в селе Ново-Эстоновка и хуторе Банатовском, была расстреляна (предположительно в Краснодаре) 4 октября 1938 r,3J Семьи лишились кормильцев, хозяйства — добросовестных работников. Женщины, старики, дети, вставшие на место мужчин, работали от зари до зари, но ноша оказалась непосильной. Колхозы стали хиреть, пока совсем не распались. Была закрыта эстонская школа в селе Ново-Эстонов'ка. Даже самодеятельность разрешили вести только на русском языке. Люди под любым предлогом стали покидать Кубань. Сегод-I ня на месте когда-то цветущих эстонских колхозов пустыри

' и развалины. В центре бывшего богатого села   Ново-Эсто-

новка, там, где находился ,клуб, теперь полигон для 3axqpo-нения токсичных отходов32. Здесь, к сожалению, уже никогда не возродится жизнь. 28 июля 1990 г., спустя 52 года после трагедии, на одном из кладбищ Таллина полибшим был открыт памятник, сооруженный на средства родственников Всего в 30—40-е годы незаконным арестам на Кубани подверглись 182 эстонца, проживавших в основном в Отраднен-ском районе и селе Эстосадок (ныне — Aдлqpcкий район г. Сочи)33. Большинство из них было приговорено к расстрелу, остальные — к длительным срокам лишения свободы.

Удар был нанесен и по греческой диаспоре. В феврале 1938 г. ликвидируется Греческий район, существовавший с 1930 г.34 Многие греки подверглись незаконным репрессиям исключительно по национальной принадлежности. Применяя к ним меры физического и психологического давления, следователи заставляли их сознаваться в HeeoBqpiueHHbix преступлениях. Когда арестованных набиралось достаточное количество, их дела объединяли и «возникала» очередная «антисоветская» организация. Именно так в конце 1938 г. в крае «неожиданно» образовалась Греческая контрреволюционная националистическая повстанческая диверсионно-шпион-ская и террористическая организация», в которую якобы входило 77 человек, арестованных в 1937-1938 гг. Большинство из них были приговорены к высшей мере наказания, остальные —

29

к длительным срокам лишения свободы35. О масштабах репрессий в отношении греческого населения Кубани красноречиво говорит такой факт. В одном небольшом селе Мерчанском (ныне Крымский район) в 30—40-е годы было репрессировано около 120 человек (в основном — греки). Усилиями К. И.Че-мянова и его товарищей на местном кладбище им был сооружен памятник, где выбито 97 фамилий.

Несчастья греков события1ми конца 30-х гг., к сожалению, не закончились. В 40-е годы они неоднократно подвергались депортациям. Впервые на основании постановления ГКО от 29 мая 1942 г. были переселены из Краснодарского края и Ростовской области 1402 грека, в т. ч. 562 ребенка до 16 лет. По другому постановлению — от 24 июня 1944 г. — на восток следовали уже «8300 иностранцев без гражданства — греков»36. В 1948 г. было переселено оставшееся греческое население Краснодарского края. Переселение проводилось на небольшое расстояние. Многие греки, проживавшие, например, в Новороссийске, направлялись в Георгиевск, Орджоникидзе, Прохладную. Некоторые из кубанских греков, следуя в районы средней Азии, останавливались на жительство в Дагестане37. Всего в 1948 г.38 из Грузии, Армении, Азербайджана, Северного Кавказа, Черноморского побережья49 было переселено 57680 турок, армян и греков40. Однако этими акциями депортация греческого населения также не закончилась. Постановлением Советского правительства от 29 мая 1949 г. с Черноморского побережья, территории Грузии, Армении и Азербайджана вновь должна была переселиться в восточные районы страны 981 греческая семья политических эмигрантов — 4349 человек, прибывших в СССР после завершения гражданской войны в Греции41.

Волны репрессий в ходе Великой Отечественной войны, как мы видим, не спали. Незаконные аресты, произвол, шельмование людей продолжалось. Мы располагаем немалым числом фактов о беззакониях, творившихся в нашем крае в 40-е—начале 50-х годов. Приведем некоторые из них. В декабре 1944 г. военным трибуналом на пять лет лишения свободы по ст. 58, п. 10 УК РСФСР (антисоветская пропаганда или агитация) была осуждена Н. С. Пивоварова. На момент ареста ей исполнилось 68 лет! В заключении она провела более двух лет и скончалась в марте 1947 г. в НТК № 1 г. Краснодара от гипертонии и старческой дряхлости (так записано в акте о смерти)42. В апреле 1946 г. военным трибуналом войск МВД по Краснодарскому краю по ст. 58, п. 1а (изме

30

на Родине) сроком на 10 лет был осужден Й. Й. (Соловьев, 1880 года (рождения. В заключении он провел один год и умер от «порока сердца»43. Даже с такими «врагами» вели беспощадную 6qpb6y чекисты Кубани. Этот си^рбный список можно было бы продолжать очень долго.

Пока еще невозможно назвать общее количество репрессированных в нашем крае по политическим и религиозным мотивам после 1917 г., жертв голода начала 20-х и начала 30-х годов, раскулачивания и массовых депортаций. После XX съезда КПСС было пересмотрено более 100 тысяч дел репрессированных за контрреволюционные преступления. Это примерно 40% от общего количества такого рода дел44. Сегодня процесс реабилитации, как известно, продолжается. С 1989 г. в iqpae реабилитированы десятки тысяч человек45. Крайне важно довести эту работу до конца46. Закончить публикацию фамилий всех реабилитированных, начатую газетой «Кубанские новости». Необходимо вернуть из небытия честные имена всех невинно пострадавших и загубленных, попавших под большевистскую гильотину.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См.: Кубанские новости. 1992. 23 июля, 20 августа, 24 сентября, 22 октября.

2. См.: Там же. 1992. 23 июля.

3. См.: Там же. 1992, 16, 23, 30 апреля, 7, 14 мая.

4. См.: Там же. 1992. 2 июля.

5. Об этом подробнее см. статью «Черные доски» в настоящей брошюре.

6. См.: Кубанские новости. 1992. 20 августа, 24 сентября.

7. См.: Там же. 1992. 21 мая.

8 В январе 1934 г. Президиум ВЦИК принял постановление о разделении Северо-Кавказского края на Азово-Чермоморский край с центром в г. Ростове-на-Дону и Северо-Кавказский край с центром в г. Пятигор-ске./i/OciHOBiHbie адммнист.ративню-территори'альные преобразования на Кубани (1793—1985 гг.). — Краснодар, 1986. С. 96.

9. См.: Кубанские новости. 1992. 12 марта

10. См.: Там же.

11. См.: Там же. 1992. 21 мая, 4 июня.

12. Реабилитирован посмертно. Вып. 1, 2. — М., 1989. С. 30.

13. См.: Кубанские новости. 1992. 12 марта.

14. См.: Там же.

31

15. У А. И. Солженицына есть упоминание о том, что в Новороссийске местные чекисты изобрели машинки для зажимания ногтей. (Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. 1918—1956. Опыт художественного исследования. Т. 1. Ч. 1 — М., 1990. С. 116). Вполне возможно, что они использовались для пыток заключенных и в станице Гулькевичи. .16. См.: Кубанские новости. 1992. 21 мая.

17. Журналист Дмитрий Тимофеевич Мазур, сотрудничавший в 30-е годы в различных кубанских газетах, был репрессирован дважды — в 1937-м и 1948-м годах, отсидел в тюрьмах и лагерях восемнадцать лет. О своей жизни написал воспоминания, фрагменты которых были опубликованы. См.: Мазур Д. Стражники и страждущие./;/Комсомолец Кубани.

1990. 16—18 октября. •

18. Станкостроитель. 1989. 18 мая.

19. Об этом подробнее см.: Кубанские новости. 1992. 18, 26 марта; Кропачев С.   При   неясных   обстоятельств'ах./|/|Краснодарские   известия.

1991. 5 марта и др.

20. Об этом подробнее см.: Тимофеев Н. Узник особого корпуса./j/Ky-банюкие новости, 1992. 2 июля и др.

2il. Открывая новые страницы... — М., 1989. С. 409.

22. По некоторым данным И. Павлов был расстрелян перед захватом Краснодара фашистами летом 1942 г. сотрудниками УНКВД.

23. См.: Новосельская Л. Живу и по<мню./;/Советская Кубань. 1989. 18 февраля.

24. См.: Кубанские новости, 1992. 4, 18 июня.

25. Бугай Н. Изгои. Незаконные репрессии народов в 40-е годы. Как это было на Кубани.,//Советская Кубань. 1990. 20 октября.

26. В годы гражданской войны на территории Советской республики существовала сеть польской военной разведки, костяк которой составляли члены «Польской организации войсковой». Но в начале 20-х годов она превратила свое существование. Вспомнили о «Польской организации войсковой» шестнадцать лет спустя'//Кубанские новости. 1992. 26 марта.

27. Аресты лиц польской национальности начались в январе 1937 г., а сама организация была «вскрыта» лишь... в октябре 1937 г. Чекисты применили опробованный прием — механически соединили в одно дело о «контрреволюционной организации» дела ранее арестованных граждан польского происхождения.

28. См.: Кубанские новости. 1992. 26 марта, 2, 9 апреля.

29. В литературе встречается и иное название — село Ново-Эстонское.

30. В литературе встречатся другое наименование — хутор (село) Ба-натовиа.

,31. Кубанские новости. 1992. 4, 18 июня; Кирьянова И. Конец Уус-Тее^Комсомолец Кубани. 1990. 23 октября; Саббо Г. Гибель. — Таллин. 1990. С. 77—79.

32

32. Саббо Г. Указ. соч. С. 75.

33. См.: Кубанские новости. 1992. 18 июня.

34. Основные административно-территориальные преобразования на Кубани (1793—1985 гг.). С. 93, 94, 112, 116.

35. См.: Кубанские новости. 1992. 18 июня, 2 июля.

36. Бугай Н. Изгои.//Советская Кубань. 1990. 20 октяб|ря.

37. См. там же.

38. По другим данным — в 1949 г. См.: Земсков fe. Н. Заключенные,

спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные (Статистико1 географический аопект)//История СССР. 199L № 5. С. 163—1б4.

39. Имеется в виду Черноморское побережье Краснодарского края, Грузинской ССР, Украинской ССР (Одесса) и Крым. См.: Земсков В. Н. Указ. соч. С. 163—164; Бугай Н. К вопросу о депортации народов СССР в 30—40-х годах.У/Иетория СССР. 1989. № 6. С. 141—142.

40. Земсков В. Н. Указ. соч. С. 163—164; Бугай Н; К вопросу о депортации народов СССР в 30--40-Х годах.(//История СССР; 1989. № 6. С. 141—142,

41. Бугай Н. Изгаи.ууСоветСкая Кубань. 1990. 20 октября.

42. См.: Документы и материалы умерших, расстрелянных и репрессированных. 1943—1948. Книга учета по Всесвятскому историческому кладбищу.

43. См. там же.

44. Сообщено бывшим прокурором Краснодарского края Б. И. Рыбниковым на заседании комиссии по оказанию помощи реабилитированным при краевом Совете народных депутатов в феврале 1989 г.

45. Поразительно, но факт — за два неполных года (1989—1990 гг.) Управлением КГБ по Краснодарскому краю во взаимодействии с органами прокуратуры и суда было реабилитировано более 42 тысяч человек. 3>а 1991—1992 г. — всего лишь около 2 тыс. Чем можно объяснить такой спад в реабилитации? Один из крупных чинов краевой прокуратуры в беседе с автором, состоявшейся в 1990 г., откровенно заявил: «В день приходится подписывать сотни определений по делам, подпадающим под реабилитацию». И добавил: «Конвейером осуждали в 30-е, сейчас также конвейером и реабилитируем». Кто и в каких целях приостановил «конвейер» реабилитации?

46. К сожалению, пока еще не началась реабилитация жертв «красного террора» периода революции и гражданской войны, произвола в отношении инакомыслящих 50—80-х гг. Эти дела также ждут своего часа.

33

3 С.Кропачев Большой террор на Кубани

ТРАГЕДИЯ В АВГУСТЕ 42-го*

Было страшно им

и было больно...

Но они иначе не могли.

Полегли

поклассно

и пошкольно

от родного дома не вдали...

В. Бакалдин

Стираются «белые пятна» советской историй, чем меньше их — тем больше вопросов. Неужели прошлое нашего государства, общества состояло в основном из трагических страниц, смертей и репрессий? Об этом очень часто повествуют авторы, берущиеся за исследование того или иного «пятна». Конечно, нет. Уверены, что абсолютное большинство из пишущих на подобные темы не хотят зачеркнуть того положительного, что было в 20—50-х годах и в более позднее время. Мы, например, не можем представить, как гигантские, но часто непродуманные, волюнтаристские приказы, задания, планы могли воплотиться в жизнь без огромной самоотдачи простых крестьян, рабочих, служащих, без их трепетной и какой-то полудетской веры в еще один рывок, еще одну идею, такое близкое светлое будущее. Вопрос в другом — как использовали эту веру, как эксплуатировался энтузиазм трудящихся. По нашему мнению, зачастую — не просто нерационально и неразумно, но и преступно.

Из преамбулы, уважаемый читатель, вы уже догадались, что в настоящей статье речь пойдет о трагическом событии. Произошло оно полвека назад, в августе 1942 г., когда на южном крыле советско-германского фронта сложилось катастрофическое положение, вызвавшее к жизни такие жесточайшие меры, как сталинский приказ № 227 от 28 июля 1942 г. Отходившие советские части оставляли один населенный пункт за другим. Враг подошел к Краснодару. Потрепанные в предшествующих боях дивизии решено было укрепить за счет военнообязанных (Краснодарцев. Однако по чьему-то приказу повестки из военкоматов получили не толь

34

ко взрослые мужчины, но и школьники 1924-го, 1925 годов рождения, закончившие летом 1942 г. 9—10-й класс. Школьники, не достигшие призывного возраста, были брошены в бой, толкам не умея стрелять, необученные, наспех экипированные. Сколько их было? На этот вопрос ответить можно лишь приблизительно. Накануне войны в Краснодаре насчитывалось 40 общеобразовательных школ1, в каждой — как минимум, два девятых и два десятых класса, в классе — 15—20 мальчиков. Получается около двух тысяч человек2. Во всяком случае, 1173-й полк, влившийся в состав 349-й стрелковой дивизии, был укомплектован, в основном, краснодарскими школьниками. Большинство из них было обречено на смерть. Выжили очень и очень немногие. Нам удалось разыскать двоих — это Г. К. Казаджиев и Л. М. Дунаев3. У обоих поразительно похожие судьбы. Оба родились в Краснодаре (Геннадий Карпович на год старше), жили на одной улице Ярмарочной (ныне — Головатого), у обоих за плечами тяжелое детство, фронтовая юность. В 1938 г. их отцы были репрессированы как «враги народа», где они расстреляны, где покоится прах — неизвестно. Каково было такий семьям, мы можем представить. Но вот что поразительно. Пройдя через смерть, страдания, голод и холод, Геннадий Карпович и Леонид Максимович остались очень добрыми и чистыми людьми, не очерствели душой. После тяжелейших (испытаний, выпавших на долю этих людей, не заметили мы в них озлобленности — только какую-то растерянность под впечатлением бурных политических событий последних лет. Но вернемся в август 1942 года.

В конце июля старшеклассники краснодарских школ получили повестки, коими предписывалось явиться в военкомат с вещами, иметь продукты на несколько дней. Прибывших зарегистрировали, разбили на группы по несколько сот человек и определили на ночлег в основном по школам города. Затем перевели в станицу Пашковскую, здесь выдали обмундирование, но его на всех не хватило, поэтому кому достались брюки, а кому — гимнастерка. Выдали оружие — винтовки, карабины, но их тоже не хватило, как и боеприпасов. После этого вновь испеченную часть подняли по команде и строевым порядком вывели за Пашковскую. Цель этого маневра его участникам до сих пор не ясна — как обращаться с оружием, толком никто не учил, занятий никаких не было. Так прошло несколько дней. 9—10 августа, когда в городе уже шли бои, 1173-й полк подтянули на окраину

35

Пашковской. К молодым бойцам обратился капитан с перевязанной голо/вой: «Вам, сынки, выпала честь защищать родной город».

Настроение заметно поднялось. В ночь с 10 на 11 августа вчерашние школьники заняли оборону в районе кирпичного завода, у понтонного моста через Кубань. Немцы вели обстрел, ребятам стало не по себе. Окончательно испарился тот мажорный настрой, коим потчевала народ в предвоенные годы мощная пропагандистская машина. На заре 11 августа полк получил приказ контролировать противника. Молоденькие лейтенанты, только что закончившие училища, и опытные пожилые бойцы повели мальчишек в бой за Родину, за Сталина. Огромная масса молодых парней, отчаянно крича и стреляя в белый свет, бежала на врага. Ворвавшись на окраину Пашковской, увидели черные немецкие танки с крестами. Они, как большие животные, лениво трогались с места и медленно двигались в сторону наступавших. Молодые бойцы рассыпались по палисадникам, укрылись за домами. Начался бой. Но что сделает карабин (да еще один на двоих) против танка? Стали пятиться назад. В первых столкновениях с врагом были убитые и раненые, это произвело гнетущее впечатление.

Получил ранение в грудь и Геннадий Карпович Казаджи-ев. Вот как он сам вспоминает об этом: «...вдруг почувствовал, будто кто-то прыгнул мне на спину. В глазах помутнело, карабин мгновенно налился свинцом (бросить его нельзя — предупредили, кто выйдет из боя без оружия — расстрел — С. К., Ю. Я.) - Машинально рванул ворот гимнастерки, нащупал рукой рану. Все остальное было как во сне. Я полз через дворы, заваленные дымящимся щебнем, прижимая к плечу черный от крови и пыли индивидуальный пакет. В конце концов набрел на оседланного коня. Попытался сесть на него, но сил не было даже забросить ногу в стремя. Не знаю, может остался бы лежать под копытами того коня, да вышла из дома женщина, подхватила меня под руки, довела через камыши к переправе»4. Был ранен в ногу и Леонид Максимович Дунаев. Ранения и спасли жизнь обоим. На переправе в это время стоял невообразимый гам — разрывы снарядов, крики раненых, бранная речь. Геннадию Карповичу запомнился разъяренный полковник с маузером в руках, отчаянно материвший отступавших и безжалостно расстреливавший здоровых бойцов, не желавших возвращаться на позиции. К мосту пропускали только раненых. За ним уже стоял заград

36

отряд. XqpoflM нашего рассказа санитары перевязали раны, подоспевшие брички доставили в медсанбат, затем в эвакогоспиталь в район Горячего Ключа, где им были сделаны операции. Потом долгая дорога на юг (Леонид Максимович находился на излечении в Гаграх, Геннадий Карпович — в Хосте), возвращение в строй, служба в армии. После госпиталя Л. М. Дунаев был направлен на советско-турецкую границу, Г. К. Казаджиев с боями дошел до Австрии. Оба демобилизовались в одно время, -вернулись в родной щрод, закончили институты, обзавелись семьями, честно трудились. Г. К. Казаджиева направили в городской комитет по физической культуре и спорту. Он стал заслуженным тренером СССР, одним из организаторов Международной федерации спортивной акробатики. Это была уже другая жизнь, но о событиях 11 августа 1942 г. никогда не забывали. Огромное количество старшеклассников полегло на переправе, многие попали в плен, некоторые дезертировали (но их было меньшинство). После окончания боев матери юных бойцов тайно пробирались через* город, чтобы найти следы сыновей. Многие находили трупы, хоронили, некоторые, обнаружив обезображенные тела, пытались опознать своих детей. Невозможно представить, что пережили эти женщины в августовские дни 1942 года.

Давать глубокий анализ действиям командиров, отдававших приказы о (мобилизации 17—18-летних ребят в действующую армию, бросавших необученных мальчишек под немецкие танки, мы не беремся. В те годы это не было чем-то исключительным. После того, как в 30;е годы были репрессированы десятки миллионов человек (по некоторым оценкам, с 1928 по 1953 гг. от репрессий и голода в стране погибло, не считая потери в Великой Отечественной войне, около 40 млн.), жизни, даже такие юные, перестали быть высочайшей ценностью.

Память о погибших в августе 1942 г. старшеклассниках краснодарских нжол обязательно должна быть увековечена. На месте трагедии необходимо установить обелиск или мемориальный знак.

И последнее. Знание истории нам необходимо еще и затем, чтобы не повторять ошибок прошлого. Но ошибки эти шжщряются вновь и вновь. Когда мы работали над этим материалом, то постоянно ловили себя на мысли, что такие же необдуманные (если не сказать больше) шаги были предприняты в январе 1990 г. Тогда в связи с обострением обета

37

HOIB'KH в Казавказье в армию были призваны резервисты. Мы видели своих земляков на экранах телевизоров, на фотографиях в газетах. Люди, много лет не державшие в руках оружия, — кого в случае необходимости они могли защитить? Слава богу, благодаря «бабьему бунту», тогда обошлось. До каких пор народ будет расплачиваться за ошибки, просчеты, •преступления наших руководителей?

Новое государство мы сможем начать строить лишь тогда, когда человеческая жизнь, и только она!*— будет на деле поставлена выше политических, классовых и иных интересов.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. См.: Солодухин Л. А., Куценко Я. И., Чучмай Г. Т, Краснодар. Исторический очерк. Краснодар, 1968. С. 207.

2. Всего по Краснодарскому краю в армию летом 1942 г. было мобилизовано около 14 тыс. юношей 1924—1925 гг. рождения, которые были направлены в 30, 339, 349-ю стрелковые дивизии, оборонявшие краевой центр/1/Центр документации новейшей истории Краснодарского края, ф. 1774-А, оп. 2, д. 485, 30. Выявлено Н. Н. Суворо1вой.

3. В результате подвижнической деятельности активистов Краснодарского общества «Мемориал» Л. М. Даньшиной, Н. Н. Суворовой и других в 1990—1993 гг, удалось разыскать еще 18 краснодарцев — участников этих событий.

4. Казаджиев Г. К. Вечное движение: Записки тренера. Краснодар, 1981. С. 24.

38

ЭТАП*

Недавно исполнилось 50 лет с момента оставления нашими войсками города Краснодара в 1942 году. Трагические события оккупации хорошо известны, подвиги тех, кто погиб от рук фашистских захватчиков, живы в названиях улиц, библиотек, героям поставлены памятники. Но мы практически ничего не знаем о тех, кто был расстрелян перед приходом немцев. Речь вдет о заключенных подследственных (осужденных, арестованных, в том числе и по политическим мотивам), находившихся в краснодарской тюрьме и в камерах предварительного заключения Управления НКВД по краю.

Вообще-то о событиях этих мог никто и не узнать. Мне посчастливилось встретиться с человеком, уцелевшим в этой страшной мясорубке. Это Петр Яковлевич Рубайло. В 1992 году ему уже исполнилось 85. Годы берут свое, но память удерживает события июля—августа 42-го, хотя кое-что уже забылось, что-то перепуталось.

Прежде чем дать слово Петру Яковлевичу, расскажу о нем самом. Родился он в Екатеринодаре, в 1907-м. Мать работала на варене-варочном заводе, отец — в торговле. Из семерых детей в живых осталось только двое. Начиная е седьмого класса, постоянно на летних каникулах подрабатывал. После окончания школы в армию призван не был, стал работать, женился, родилась дочь. В 1941 году Петр Яковлевич был начальником механических мастерских, обслуживающих краснодарский военторг. В начале войны получил бронь и на фронт мобилизован не был. 9 апреля 1942 года его арестовали вместе с отцом.

Во время следствия находился в камере, расположенной в подвале известного здания на углу улиц Мира и Красноармейской. Камера была очень большой, но и людей там находилась предостаточно, около 80. Петр Яковлевич просидел ровно месяц, после чего был вызван на допрос. Следователь с редкой фамилией Бекасто предъявил обвинения: антисоветская агитация, шпионаж, организация саботажа на производстве.

О методах ведения- следствия Петр Яковлевич вспоминает так: «Следователь мой все добивался, чтобы я подписал показания об участии в какой-то шпионской, диверсионной группе. Один раз он сказал: «Если ты не   подпишешь,   то

39

очень крепко пожалеешь». После этого отправил меня в камеру, затем через некоторое время вызвал вновь. Меня привели к нему: «Подпишешь?» — Я говорю: «Нет!» Тогда он встал, взял линейку, подошел ко мне и нанес удар ее ребром по позвоночнику. Я чуть не потерял сознание. Вскочил и оказал: «Товарищ Бекасто (вместо гражданин, как было положено, нас предупреждали), меня за мою жизнь отец никогда не бил, а Вы нанесли мне такой удар!». Он отошел, посмотрел :на меня (а лицо, Видно, у меня было такое озверелое) и сказал: «Ну, садись, усйокойся». Через некоторое время пришел сопровождающий. Он ему сказал что-то, и меня увели».

Однако увели Петра Яковлевича не в «родную» камеру, а в... баню. Там раздели и заставили мыться до утра. После этого одели (сам он уже не мог стоять на ногах), спустили в подвал и посадили в карцер с мокрыми стенами, потолком и полом, на котором ничего не было. От Петра Яковлевича буквально шел пар, он пытался ходить, но в конце концов выбился из сил, сел и прислонился распаренной спиной к холодной стене, задремал. Сколько прошло времени — не помнит. Разбудил его надзиратель и отвел в камеру, собратья по несчастью стали расспрашивать, но открыться Петр Яковлевич не мог — знал, что везде есть «стукачи», доносчики.

Потом снова были допросы, угрозы, требования (подписать признания в преступлениях, которые не совершал. Однажды его вновь вызвали к следователю, у которого сидел отец. После ареста их сразу разъединили, и они встретились словно после многолетней разлуки — столько горя, переживаний, страданий вместили эти месяцы. Следователь предложил ознакомиться с обвинительными заключениями по их делам. Отец Петра Яковлевича обвинялся в проведении антисоветской агитации, наш герой — в недоносительстве на родителя.

На следующий день состоялся суд. Отец и сын Рубайло были осуждены военным трибуналом. Во время процедуры отец все время плакал, не признавал своей вины. Петр Яковлевич просил дать возможность на фронте доказать преданность Родине. Но все было предрешено заранее. Объявили приговор: отцу — 10 лет, Петру Яковлевичу — 3 года. Оба были осуждены по печально известной 58-й статье УК РСФСР.

40

Вечером того же дня — 28 июля 1942 года — их вместе с другими подследственными и заключенными погрузили в машины и привезли на вокзал, где стояли вагоны с зарешеченными окнами. Они попали в один вагон, держались друг друга. Было много разговоров, предположений. Говорили о близости фронта, строили догадки о возможных пунктах эвакуации. Так прошла ночь, вагоны с места не тронулись. На рассвете неожиданно раздалась команда: «Рубайло Петр Яковлевич, Рубайло Яков Иванович! Берите вещи, выходите!». Снова на «черном воронке» их привезли в Управление НКВД. Сопровождающий велел идти в камеру. Опустились в подвал, двери всех камер были открыты, везде валялись какие-то бумаги. Вдруг послышались шали, пришел низший чин с двумя ведрами, налил в миски наваристого супа, каши, дал хлеба и ушел.«Отец посмотрел на меня, — вспоминает Петр Яковлевич, — я на него. Стали кушать. Я отцу ничего не оказал, но про себя подумал: «Ну, Петро, это перед, тем, как уходить на тот свет». Там мы сидели до вечера».

А вечером их вновь погрузили на машину и отвезли на этот раз в Краснодарскую тюрьму. На следующий день часть заключенных вывели во двор, посадили на корточки и, вызывая пофамильно, начали сортировать. Затем партиями поместили по камерам.

Утром выдали хлеба, соленой-соленой хамсы, вывели во двор и объявили, что заключенные этапируются из города. Прочитали правила этапа, открыли ворота, и колонна заключенных двинулась из'города.

Было это утром 1 или 2 августа 1942 года...

Петр Яковлевич оказался в головной части этапа. Впереди верхом на лошади ехал военный с кубиком в петлице, по бокам колонны шли молодые красноармейцы с овчарками. Стояла страшная жара, зэки поднимали целые тучи пыли, пить было нечего. Некоторые стали падать, но привала не объявляли. Вечером этап дошел до окрестностей станицы Усть-Лабинской. Переночевали этапируемые в огромном котловане, откуда брали глину для кирпичного завода. Ночью в котлован, видимо, привели еще этап, так как людей значительно прибавилось.

Когда утром заключенных подняли, построили и вывели на дорогу, Петр Яковлевич оглянулся назад, но конца этапа не увидел, его «хвост», извиваясь и петляя, уходил вдаль.

41

Сколько дней продолжался переход, Рубайло не помнит. Жара, жажда, голод стали постоянными спутниками фактически обреченных людей. На ночь этап выводили с дорога в поле, огораживали место ночлега веревками, спускали собак, а утром вновь поднимали и вели.

После нескольких трудных дней пути этап прибыл в станицу Белореченскую. В небе послышался гул, показался самолет, закружившийся над этапом. Колонна была остановлена. Самолет стал снижаться и приземлился недалеко от этана. Из самолета вышел человек высокого роста в куртке, с сумкой через плечо. Прибывший подошел к начальнику этапа и передал ему пакет. Петр Яковлевич находился рядом и сумел даже разглядеть этот пакет — большой, с сургучными печатями. Начальник разорвал конверт, прочитал его содержимое и отпустил народного. Этап же загнали в большой колхозный двор. Здесь несчастных держали два дня.

Вот как вспоминает об этом Рубайло: «Два дня нас никто не тротал. Два дня мы спали и днем и ночью, давали -нам жирный суп, хлеб, мясо. И вот здесь я понял, что будут нас расстреливать. Так и иолучило'сь. На' третий день нас подняли, перешли мы реку Белую, и повели дальше, сказали, что на Туапсе».

Тревоги этапируемых усились, когда из колонны стали освобождать уголовников. Осужденных по 58-й статье не отпустили.

Этап был разделен, как вспоминает Петр Яковлевич, часть заключенных повели на Нефтегорск и Апшерошж, вероятно, там оказался и его отец — Яков Иванович, судьба его и остальных политзаключенных неизвестна.

Партия, в которой находился герой нашего печального рассказа, миновала рабочий поселок Хадыженский, прошла по мосту над ручьем, который впадал в р. Пшиш. Далее, не входя в пристанционный пос. Куринский, партия свернула налево, перешла через р. Пшиш и остановилась на ее правом берегу, усеянном галькой. Заключенным приказали сесть на корточки, и здесь они ожидали своей участи.

Вскоре стали вызывать по пять человек, и уводить за мелкий перелесок, откуда слышались выстрелы.

С Петром Яковлевичем встречался известный туапсинский краевед Э. Пятигорский. По его предположению, трагедия разыгралась в так называемой Грязной балке, хотя и не исключена и ошибка. Но вернемся к рассказу Рубайло.

42

Рядом с ним в этапе находился красноармеец по имени Альберт, родом из Баку, с ним они делили все тяготы пути. Видя, что люди, которых вызывают и уводят в лесок, не возвращаются, Альберт стал что-то быстро писать карандашом на клочке бумаги. Закончив, протянул ее Петру Яковлевичу и попросил взять. В записке был адрес Альберта. «Ты придешь (в Баку—С. К.), будет моя мать, будет мой отец, тебя примут как сына, как близкого, — говорил он Рубайло. — Расскажешь обо мне». Но Петр Яковлевич не взял, оказав: «Ты ведь видишь, что получается. Никто не возвращается оттуда. Все остаются там. Так будет и со мной».

Вскоре его вместе с несколькими другими несчастными вызвали и повели в лесок. Там была группа военных. Один из них взял несколько папок (дела политзэков), прочитал фамилии, и заключенных сразу увели. Послышались выстрелы. Петр Яковлевич начал прощаться с жизнью. Военный, смотревший документ, глянул на него и спросил: «Страшно, да?» — «Нет, я не боюсь», — ответил П. Я. Рубайло.

— А чего губы дрожат?

— Я прощаюсь.

— С кем прощаешься?

— С дочкой, женою, матерью, да и с отцом.

— А может, еще что?

— Да и молитву прочитал.

После короткого диалога военный приказал отвести Петра Яковлевича, но, как оказалось, не на расстрел.

Привели его на поляну, где уже сидел высокий худой старик с седой головой. Конвоир ушел, вскоре привели еще одного заключенного — краснодарца Владимира Бунина (он представился так). Через несколько минут пришел уже знакомый военный и приказал идти в село Шаумян, в военкомат.

Рубайло вместе с Буниным так и сделали.

Село опустело: жители, спасаясь от немецкой бомбежки, ушли в горы. Там Рубайло и его спутник встретили заключенных, отпущенных из этапа ранее, тех, кому посчастливилось остаться в живых. Поужинав и переж>чевав, утром собратья по несчастью разошлись в разные стороны. Как предполагает Рубайло, В. Бунин пошел в сторону Краснодара, сам же он отправился в Туапсе. По дороге встретил военного, который помог ему остановить грузовик. На нем он доехал до Туапсе, где прошел медкомиссию, признавшую его негодным к военной службе, что было удостоверено оправ

43

кой. С единственным этим документом добрался до Сочи, где разыскал краснодарский военкомат. Там случайно встретил знакомого, который подсказал обратиться в штаб Закавказского фронта.

В штабе дали ему направление в армейский полевой госпиталь, который вскоре перебрался в Грузию. В госпитале Петр Яковлевич прослужил до 1943 г.

После освобождения Краснодара ему выпал счастливый случай побывать в командировке в родном городе. Здесь он нашел в бедственном положении всю семью, которая была выселена из дома немцами.

В Краснодаре Петр Яковлевич тяжело заболел и вернулся в госпиталь только через месяц. На старом месте он его не застал, а догнал только в районе Сухуми. По ходатайству краснодарского госпиталя Петра Яковлевича отпустили домой, в Краснодар.

Здесь он живет и по сей день. Жизнь и после счастливого воскрешения осталась крайне тяжелой.

«Другой раз я завидовал тем, кого расстреляли там» — заключает рассказ Петр Яковлевич Рубайло.

Что тут скажешь? Может, произнесено сгоряча (живой завидует мертвым — это слишком, скажет иной читатель, пусть радуется, что уцелел), но и много веских оснований у нашего героя для таких горестных выводов. Он до сих пор живет в ужасных условиях, в доме, который старше его. Отсюда в 1942-м его забирали, сюда он вернулся после пережитого. В этом доме все напоминает о прошлом. Память о событиях пятидесятилетней давности переплелась с думами о с егодн яш н ем б е зр а д остно м сущ ее тв ов ани и.

Большевики, провозгласившие мир хижинам, войну дворцам, свое слово сдержали. Дети Октября не узнали роскоши дворцов. Пережив голод, холод, войны, чудом уцелев, они доживают свой горький век в хижинах.

44

«УПОКОЙТЕ НАШИ ДУШИ...»

Вскоре после публикации моей статьи «Этап»* позвонила женщина. Представилась: «Евгения Николаевна Пинчук. Прочитала Ваш материал. Хотела бы встретиться». Звонившая была явно взволнована. Но, к сожалению, встреча откладывалась. За делами, проблемами не забывал о звонке Евгении Николаевны. И вот я у нее в гостях.

Сразу почувствовал, что статья разбередила старую рану. Без предисловия хозяйка дома стала рассказывать о том, что после прочтения воспоминаний героя «Этапа» — Петра Яковлевича Рубайло — ей стали сниться события тех далеких лет. Казалось, давно забытые, они вновь отчетливо встали перед глазами. Дело в том, что Евгения Николаевна тоже уходила из Краснодара в августе 1942 года вместе с этапом, но, конечно же, не в качестве заключенной (ей было тогда пятнадцать лет), а в обозе, где находились члены семей работников отдела исправительно-трудовых колоний управления Народного комиссариата внутренних дел по Краснодарскому краю. Во сне, спустя пятьдесят лет, снова увидела одного из заключенных этапа. Зэк, пришедший из военного далека, попросил: «Упокойте наши души...»

— А я такого слова даже не знала, — продолжает рассказ Евгения Николаевна. Упокойте... — Как это сделать? — спрашиваю у несчастного. Он отвечает: —Церковь. — А я в церковь не ходила никогда, И еще говорит: так хотелось, чтобы крест... — А кто должен его поставить? — спрашиваю. Мой неожиданный собеседник отвечает: — Казаки. Ведь мы их деды и отцы. — И удаляется как клин журавлиный. Я проснулась. И вот уже. месяц как будто он ходит за мной следом... Пришлось идти в церковь. Не могу. Пришла к ним, рыдаю, плачу...

Много раз слушал воспоминания о пережитых страданиях. Очень и очень непросто пропускать через сердце то, что заставляет людей вновь вспоминать, плакать, тосковать о безвременно ушедших близких, несмотря на десятки прошедших лет, на многочисленные заботы и тревоги сегодняшнего дня. После такого начала мы с моей собеседницей помолчали, словно набираясь терпения перед основной частью воспоминаний, как будто бы посидели перед дальней дорогой. А затем был взволнованный рассказ. Но прежде чем пере

45

дать его, познакомлю читателей с Евгенией Николаевной Пинчук подробнее. Родилась она в 1927 году в Туркмении, в семье военного фельдшера. Затем отца перевели в Белоруссию, потом в Дагестан, в 1939 году семья переехала в Краснодар. Здесь его служба проходила во внутренних войсках. В управлении НКВД по краю предложили интендантскую должность начальника тюрьмы, но он отказался. Из армии его уволили. В начале войны ушел на фронт. Летом 1942 года, после занятия немцами Ростова-на-Дону, отец ненадолго оказался в Краснодаре. Он договорился о том, чтобы его семью эвакуировали. 2 августа за Женей Пинчук и ее мамой заехала машина.

В этот день Краснодар уже бомбили. Вместе с семьями работников отдела исправительно-трудовых колоний У НКВД их вывезли за город. Они переправились через Кубань за станицей Пашковской. Здесь Евгения Николаевна увидела заключенных из этапа. Вот как она вспоминает об этом: «Недалеко за Пашковской нас выгрузили. Там уже находился наш обоз. Я спросила у одной из девочек, моих ровесниц: «А где заключенные?». Она показала. На земле, поджав колени, сидели заключенные. Сколько их было, не знаю. Я посмотрела на первого, запомнила его (именно он через пятьдесят лет явится во сне к Евгении Николаевне — С. К.) — руки были опущены, висели как плети. Рядом с заключенными стояла охрана. Утром 3 августа встали, и этапа уже нет. За ним ушли трактора, которые везли наши вещи, кухню и, видимо, имущество ОИТК. Здесь мы находились до 9 августа. В этот день переплыл разведчик через Кубань и сообщил, что немцы уже на кожзаводе. Нас погрузили на телеги, и мы двинулись на Саратовскую. В районе станицы находилась МТС. Здесь мы переночевали, отдохнули. 10 августа утром началась бомбежка. Немцы бомбили по-страшному.

За неделю, пока мы сидели за Кубанью, этап, вероятно, прошел большое расстояние. Естественно, что в Саратовской его уже не застали. Моя мамочка была большой любительницей задавать вопросы. Она спросила: «А как же заключенные?». Ей ответили: «Этап зашел в Горячий Ключ, в тюрьме взяли заключенных и пошли дальше». Таким образом, этап пополнялся новыми заключенными.

10 и 11 августа обоз, все еще находившийся в районе Саратовской, подвергался налетам вражеской авиации. Причем, интересная деталь, бомбили немецкие летчики два раза в день, пунктуально — утром и днем, после завтрака и обе-

46

Да. ii августа прилетел наш «кукурузник». По предположению Евгении Николаевны, на нем было доставлено какое-то сообщение. Впрочем, предоставим слово героине рассказа: «Вскоре после приземления самолета (нам сказали, что оно было вынужденным) руководство этапа собралось в МТС. Я видела, что они склонились над картой и обсуждали дальнейшее продвижение. После этого двое старших по званию уехали. 12 августа рано утром наш обоз (всего было 10— 15 телег с возницами из числа заключенных-уголовников ^ С. К.) был подготовлен к пунпи. У нас с мамочкой была последняя телега. Перед отправлением к нам подошел военный и сказал, что мы поедем с ним на машине. Обоз ушел без нас. Целый день мы томились там. И выехали уже к вечеру. В машине услышали, что едем в направлении поселка Кутаис, а затем на Широкую балку. Не доезжая Кутаиса, заночевали где-то в лесу. Рано утром 13 августа проехали Кутаис. Навстречу нам не попалось ни одной машины, нас не бомбили. Дорога закончилась, началась мелкая галька. Машина резко затормозила. Рядом оказалась какая-то будка, откуда появился человек. Военные вышли из машины и спросили его: «Это Широкая балка?». Он подтвердил. Машину спрятали под ветвями деревьев. Нас попросили пройти в лес. Из леса выходить запретили. Хотя не было ни бомбежки, ничего. Часа через два—три (был уже день) появились те двое военных, которые покинули обоз еще в Саратовской. Вышли они из леса. На вопрос, где машина, ответили, что она стоит на дороге».

Ненадолго остановим рассказ Евгении Николаевны. Итак, после того, как этап 3 августа ушел вперед, героиня нашего повествования не видела заключенных. Мы помним рассказ П. Я. Рубайло и маршрут следования той части этапа, где он находился: Краснодар—Пашковская—Усть-Лабинюкая— Белореченская—(Куринская. Обоз же пошел через Пашков-екую, Саратовскую на Кутаис. Возникают вопросы: были ли разделены заключенные уже за Пашковской на два потока, как это следует из воспоминаний П. Я. Рубайло и Е. Н. Пи»н-чук? А если нет, то когда, где и на сколько колонн был разделен этап, вышедший из Краснодара в начале августа 1942 года? Какова судьба той части заключенных, маршрут движения которой нам неизвестен? И, наконец, кто, когда под влиянием каких обстоятельств отдал приказ о расстреле политзаключенных? Ответить на эти вопросы можно после всестороннего изучения архивных   документов.   А   пока

47

констатируем то, что обоз и этап (или, точнее, его части) встретились в середине августа 1942 года в треугольнике между поселками Кутаис, Хадыженский и селом Шаумян и то, что имеются прямые и косвенные свидетельства расстрела сотрудниками НКВД осужденных по 58-й статье.

Но вернемся к рассказу Евгении Николаевны. Появившиеся высшие чины ОИТК сообщили одновременно страшную и странную весть: этап заключенных попал под бомбежку, и все (!) погибли. «Я была потрясена, — вспоминает наша героиня. — Представила эту ужасную картину. Сегодня, с высоты прожитых лет, я понимаю, что погибнуть все не могли. А тогда этому поверила. Причем поверили не только дети, но и взрослые. На что у меня мамочка была умная, а приняла это за чистую монету. После небольшого совещания четверо военных уехали. Нас осталось шестеро — две женщины, две девочки и двое военнослужащих. Мы еще долго сидели, до вечера. Затем пошли пешком (их машину забрали те, кто уехал раньше — С. К.). Вышли на дорогу, которая вела на рабочий поселок Хадыженский». Затем поступило распоряжение ждать, пока приедут тракторы, которые нас захватят. Была уже глубокая ночь, когда послышался гул моторов. В темноте отстала, все сели на подошедшие тракторы, а я осталась на дороге одна. Было очень страшно, чуть не сошла с ума. Но на счастье шел еще один трактор. Я протянула руку, кричу: «Возьмите меня!». Мужчина на тракторе выбросил на дорогу огромный брикет мыла и втащил меня. Двигались мы на Хадыженский. Когда на следующий день подъехал наш обоз, моя мама спросила женщин: «Почему вас так долго не было». Ей ответили, что работники УНКВД загнали их в лес (имеется в виду, вероятно, день расстрела — С. К.) и не выпускали...».

Потом была страшная, тяжелая дорога, под бомбежками, обстрелами — через Хадыженский, Шаумян на Туапсе. Не доезжая села Лазаревское военные отобрали у обоза все телеги, дали две машины. В Лазаревском немногих оставшихся в живых заключенных-уголовников призвали в армию. В Адлере голодных эвакуированных, прошедших через смерть, немыслимые испытания, бросили в черносливовом саду. Евгения Николаевна вспоминает доктора Зайцеву из обоза, которая всех предупреждала не есть сливы, иначе — смерть. Затем были Сочи, Сухуми, где впервые по эваколистам они получили хлеб. Серафима Семеновна, мама Евгении Николаевны, опухла от голода, все были на грани истощения. Че

48

рез Грузию, Азербайджан, Туркмению с огромными труйно^ стями добрались до родственников в Оренбургскую область. В 1943'году вернулись в Краснодар...

Такой вот рассказ. Мы долго говорили с Евгенией Николаевной и о прошлом, и о настоящем. Память о военных событиях перемешивается с тревогами сегодняшних дней. «Страшно смотреть телевизор, — говорила моя собеседница. — Везде война, люди убивают друг друга. Когда нас эва^ куировали из Баку на Красноводск, видела, как разгружали наших раненых. Я потеряла сознание от такого зрелища. Обугленные тела, без рук, ног. Ужас. Пережить такое й вновь воевать...» Что к этому добавить? Многие годы тоталитарная система, утвердившаяся в нашей стране, исповедовала произвол как средство решения политических, экономических, национальных, социальных, культурных и иных проблем. Саженцы насилия и агрессивности были посажены густо. Сегодня пришло время пожинать горькие плоды.

49

ДУША И РЕШЁТКА*

Сегодня в поисках духовного обновления нашего общества мы обращаемся к красоте, доброте, чуткости, истокам нашей культуры. Но, вспоминая различные явления культуры Древней Руси и России XVIII—XIX веков, мы забываем о целом пласте отечественной культуры, творцами которой были политзаключенные советских лагерей...

Цвет советского народа, несший в себе не только огромный потенциал знаний и мастерства, но и нравственности, культуры, был брошен в концлагеря системы, объявившей себя самой человеколюбивой в мире. Но даже в тех страшных условиях тысячи «жителей» ГУЛАГ а продолжали оставаться высоконравственными личностями. Попытка уцелеть, спастись, заявить о своем существовании дала колоссальный взрыв творчества заключенных. Оно помогало им выжить и выстоять, сохранить в себе Человека.

Самым уникальным явлением среди созданных в лагерях произведений литературы и искусства являются, пожалуй, стихи. В стихах осужденные по 58-й часто находили выход из жизненного тупика.

Если музу видит узник — Не замкнуть его замками. Сквозь замки проходят музы. Смотрят светлыми очами...1

Человека, свободного духовно, трудно было поставить на колени. Но постоянно ухудшавшиеся условия существования в лагерях и колониях не могли не оказывать воздействия на настроения политзаключенных. Особенно примечательно в связи с этим творчество хорошо известной сейчас Евгении Семеновны Гинзбург. Так, сидя в тюремной камере, она писала, что «нет слаще вина надежды»2. В стихах о Колыме, написанных три года спустя, уже слышны иные нотки:

И я бреду в толпе невольниц,

Как персонаж с картины Кете Кольвиц,

Сутулая спина и мертвый взор...3

Тем не менее, сочинение стихов в лагере становилось и сопротивлением, и жизненной силой, и спасением. Сегодня известно, что за годы советской власти было репрессировано около 2000 членов Союза писателей. Парадоксально то, что

50

в лагерях начали писать те, кто ранее не имел отношения к творчеству. Так случилось с Еленой Львовной Владимировой. В ее лагерных строках, как вспоминает подруга по несчастью Ольга Адамова-Слиозберг, выражена «наша боль, наша жизнь»4. Стихи Владимировой ценили и любили ее друзья, и одно из них она посвятила им:

Наш круг все слабее и реже, друзья,

Прощанья все чаще и чаще...

За завтрашний день поручиться нельзя,

И даже за день настоящий.

И в эти тяжелые, страшные дни,

В чреде их неверной и лживой,

Так хочется верить, что мы не одни,

Услышать из мрака: «Мы живы».

...И пусть безнадежен мой путь и крова© —

Мои не смолкают призывы.

Кричу я, последние силы собрав:

«Мы живы, товарищ, мы живы!»5

Вообще, тема друзей очень часто звучит в лагерных стихах. Возможно, причина этого кроется в том, что слишком трудно было найти настоящего, верного товарища в средоточии зла, насилия и постоянной лжи. И тем ценнее была преданная дружба. Вот какие стихи сложил на Соловках политзэк Юрий Иванович Чирков в предчувствии предстоящей разлуки с другом:

Друг другу в клятве сжавши руки, Мы знали: ждет нас трудный путь... ...И мы решили: каждый вечер С тех пор, как, друг, нас разлучат, До дня веселой нашей встречи Звезду вечернюю встречать. Чтоб свет ее, спокойный, нежный, Нас осенив в суровый час, Соединил наш дух мятежный И укрепил духовно нас...6

Судьба этого человека удивительна и в то же время трагически похожа на судьбы миллионов других несчастных жертв произвола и беззакония. Пятнадцатилетним подростком, обвиненным в подготовке покушения на секретаря ЦК КЩб) Украины Косиора и самого товарища Сталина, в 1935 году попал Юрий Чирков на Соловки. Но трехлетний

51

срок заключения в июле 1937 года был продлен еще на 5 лет. Чиркова отправили в Ухтижмлаг НКВД СССР на Вогвоз-динский Отдельный Пересыльный Лагпункт. Так судьба забросила его из СТОНа (Соловецкая тюрьба особого назначения) в ВОПЛь. Но он не отчаивался. Духовность, любовь к искусству, жизни, людям, стремление к знанию помогли ему выстоять. Здесь же, в лагерном аду, встретил он свою первую любовь и посвятил девушке следующие строки:

Как святыню, я чту дружбу Вашу И клянусь Вам, как рыцарь, служить, Сердца Вашего хрупкую чашу От несчастий и горя хранить!7

Удивительно, но самое прекрасное из человеческих чувств не было уничтожено лагерным режимом, хотя устроители ГУЛАГа надеялись низвести Человека до положения раба, превратить его в скотину, слепо подчиняющуюся приказам. Но любовь жила, принося незримое чувство свободы, мечты о прекрасном.

Явись, явись, явись ко мне И яви тусклость   озари, Ты мне явленная во сне, Ты образ утренней зари. ...Явись, зажги и вдохнови, Пусть муки все перегорят, И в неизведанной нови Да обрету я благодать...8

Юрию Чиркову не пришлось встретиться со своей любимой, ибо судьба подготовила удар. Он был освобожден из Ухтижмлаг а 10 июля 1943 года, но до конца войны был прикреплен к лагерному производству. Человеку, не побывавшему там, трудно понять, что пережил заключенный, которого должны были со дня на день освободить и которого неожиданно задерживают на неопределенный срок, обрекая на долгие месяцы, а возможно, и годы неволи, бесправия, унижения.

В августе 1943 года Чиркову выдали паспорт с запрещением проживания в 293 городах страны. Впереди его ждал Красноярский 1фай.

С мая 1945 года Юрию Ивановичу Чиркову предложили работать начальником агрометеостанции «Кущевка» при совхозе   «Агроном»   Краснодарского   края,   а  в   апреле

52

1947 года его назначили начальникам агрометеостанции «Краснодар», что находилась в нескольких километрах от краевого центра. Одновременно он учился заочно на биологическом факультете Краснодарского пединститута. Юрию Ивановичу Чиркову, профессору, доктору географических наук не довелось увидеть книгу своих воспоминаний «А было все так...», где опубликованы его лагерные стихи. Он умер И августа 1988 года. Чирков ушел из жизни, но благодаря его опубликованным запискам мы знаем сегодня, что выпало на его долю. А сколько воспоминаний еще не востребовано, сколько рукописей ждет своего часа.

Ни одно издательство не принимает к печати стихи краснодарца Леонида Евменьевича Коломенского9, мотивируя это их плохой литературной обработкой. Но как можно обработать крик истерзанной души, муки исстрадавшегося сердца человека, живущего только надеждой на то, что его строки будут про*читаны. Жизненный путь Леонида Коломенского потрясает. Рабочий, агроном, учитель школы, он родился в 1906 году в семье земских учителей на Полтавщи-не. В 1936-м году являлся членом краснодарской литературной группы краевого отделения Союза писателей. В газете «Красное знамя» были опубликованы несколько его стихотворений, таких, например, как былина «Ковыль», посвященная Дмитрию Жлобе. Но творческая жизнь, планы, мечты были перечеркнуты 3 декабря 1936 года, когда его арестовали. Спустя почти два года Леонид Коломенский был осужден по 58-й статье УК РСФСР заочно Особым совещанием (это было 21 октября 1938 года — такие даты не стираются из памяти бывших политзаключенных, несмотря на пройденные десятилетия) на срок 5 лет ИТЛ по обвинению за якобы косвенное участие в троцкистской террористической qpraHH-зации при редакции краснодарской газеты «Красное знамя». По отбытии пятилетнего срока в 1941 году он был в числе других заключенных задержан в Дальлаге еще почти на 5 лет. Леонида Евменьевича освободили только 19 октября 1946 года, а реабилитировали лишь в 1960 году.

Но до сих пор он не может забыть тех страшных лет, которые ему пришлось пережить, до сих nqp не может освободиться от горьких воспоминаний. Ими пронизаны большинство из его стихов. Одно из них — «Старинный сад» — посвящено отцу, репрессированному в 1937iM году и умершему в заключении:

53

Теннистый сад старинный твой заглох.

Ты молодым в нем отдыхал с гитарой...

О, мой отец, прими предсмертный вздох

Моей души, такой усталой!

Твои труды исчезли навсегда.

На месте сада — новые постройки...

Тебя смела свирепая орда,

Угаснул на тюремной койке...

Быть может, помнят только старики

Твои дела, старанья без корысти,

Как помнят сельские твои ученики,

Чья седина все серебристей...10

Вполне понятно, почему ГУЛАГ не отпускает своих жертв, почему они не могут забыть годы, проведенные там, и осмысливают действительность через призму своего тогдашнего восприятия... Об этом стихи того же Леонида Коломенского «Трава забвения»:

Сто лет тому назад росла трапа такая ж,

Как у тебя теперь, быть 'может, иод костьми...

А где они? Где сам душой ты обитаешь? —

Тридцать седьмого в тридцати семи

Годах последних вечно скорбной тенью

Ты жил со мной, загубленный отец,

И затаясь высокой жаждой мщенья,

Я сам уже почти что не жилец!

Спустя же новых сто — без нас с тобой забытых

Вновь каждою весной таинственно жива,

Над нашим тлением за все, за все обиды

Взойдет по-прежнему невинная трава...11

Читая эти строки, хочется крикнуть: нет, вы не должны быть забыты! Ни сейчас, ни через сто лет. Если сегодня забудем тех, кто благодаря мужеству, силе воли, стойкости смог сохранить в нечеловеческих условиях человеческое достоинство, то мы просто не выстоим в потоках лжи, хамства, пустых разговоров, захлестнувших нашу (многострадальную страну.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Творчество в лагерях и ссылках. Каталог выставки. М., 1990. С. 5.

2. Гинзбург Е. Крутой маршрут. М., 1990. С. 146.

54

3. Там же. С. 295.

4. Доднесь тяготеет. Вып. 1. М., 1989. С. 126.

5. Там же. С. 127.

6. Чирков Ю. И. А было все так... М., 1991. С. 172.

7. Там же. С. 291.

8. Там же.

9. Леонид Евгеньевич Коломенский скончался в 1992 году, так и не дождавшись публикаций своих литературных произведений.

10. 11. Стихи были предоставлены Л. Е. Коломенским лично одному из авторов настоящего материала.

55